Анна Ветлугина - Игнатий Лойола

— «Саламандра»! — с завистью кивнул на неё один из солдат. — А у нас одни только девки непотребные.

Он имел в виду старые германские мецы — неуклюжие орудия, которые в Германии называют тем же словом, что и доступных женщин.

Иниго рассмеялся беспечно:

— Не трусь, Мигель. Зато у нас аркебузы с курками. Дёшево не продадимся.

— Не у всех курки-то, — не унимался Мигель, — дорогое удовольствие. А фитиль пока подожжёшь — тебя сто раз ухлопают. Да ещё вон туча идёт — порох, глядишь, отсыреет! Сомнительная затея!

Лицо Иниго побелело.

— Господин Мигель немного ошибся местом, — произнёс он сквозь стиснутые зубы, — ему к градоначальнику нужно. Скиньте его со стены.

Тут же солдата обступили со всех сторон.

— Да... да как же? — растерялся тот. — Я... за успех опасаюсь.

— Опасатели нам не нужны, Мигель, — уже спокойно сказал Лойола, — уходи, пока не началось, французы тебя не тронут... а то и вправду скинем.

Мигель нерешительно потоптался на месте. Потом сгорбившись и пряча глаза, выскользнул из башни.

Французы окружили цитадель, но штурм почему-то не начинали. Туча, которую так боялся Мигель, погуляла над Памплоной и постепенно истаяла, открыв пространство яростно-кровавому небу на западе. Закатный свет слепил глаза защитникам, его зловещие краски действовали угнетающе. Настроение испортилось ещё больше после подсчёта припасов. Крепость давно не снабжалась, её не готовили к осаде. Иниго осмотрел жалкие, потравленные мышами мешки с крупой, бочонки с сомнительным вином и тут же высчитал размер порций для всех — только чтобы не умереть с голоду. Себе назначил вполовину меньше.

Наступила ночь, но по замку продолжали бродить недовольные тени с горящими лучинами. С голодухи да и от тяжёлых мыслей спится плохо. Ближе к рассвету сам собою собрался военный совет. Все уселись за стол в огромном сыром пиршественном зале замка. В его разбитые окна свободно влетали ласточки, с криками носясь под высоким сводчатым потолком.

Иниго забился в угол и молча слушал предложения своих соратников и подчинённых. Каждый высказывался по-своему, но на одну и ту же тему: об условиях капитуляции.

Комендант просто диву давался. Какие условия может диктовать горстка людей, закрывшихся в замке? Французы наверняка знают о количестве припасов — градоначальник уж точно не упустил случая выслужиться. О чём же здесь говорят эти, вроде бы опытные с виду, люди?

Вон толстый Педро грозно шевелит усами, доказывая Карлосу, что нужно настаивать о разделении Памплоны, — пусть восточная часть станет французской, а на западе будут испанские кварталы. Бледный от недосыпания Карлос стучит кулаком, от чего на другом конце стола подпрыгивает пустая деревянная миска. Он считает переселение людей издевательством. Пусть французский король гарантирует, что не будет притеснять испанцев. С Карлосом спорят другие — они встают со своих мест, бурно жестикулируют. Наконец аргументы исчерпаны. Спорщики в изнеможении садятся. Кто-то спохватывается:

— А что же думает комендант?

Иниго вставать не стал. Зачем ноги утруждать? При его росточке величественности это действие не добавит.

— Капитуляции не произойдёт, — он говорил негромко, зная, что будет услышан. Его голос временами звучал необъяснимо проникновенно. Сейчас как раз и был такой случай.

Они все приподнялись, даже вытянулись как будто.

— Но если не сдадимся, нам всем крышка... — пробормотал тощий Карлос.

— Редко кому из людей выпадает настоящая судьба, — не повышая голос, вкрадчиво продолжал Лойола. — Все мы здесь давно не юнцы. Что будет с нами лет через пятнадцать-двадцать? — Он выдержал паузу и кивнул, словно услышал ответ: — Правильно. Болезни. Чем дальше — тем больше. Наша ценность начнёт измеряться тем наследством, что мы оставим родственникам. И каков бы ни был размер этого наследства — нам это уже не принесёт радости. Потом настанет забвение. Забвение... — он будто попробовал слово на вкус. — Поминальные службы всё реже — ведь они стоят денег. А у родственников есть более насущные траты.

Он оглядел солдат. Все прятали глаза.

— Судьба милостиво позволила вам... нам всем совершить подвиг, — продолжил он задумчиво. — Нас не забудут. Мы станем неуязвимы для вечности. Наш образ останется в песнях и рыцарских романах, куда не дотянется серая паутина забвения. Друзья!.. Мы счастливцы! Нам уготовано совершить настоящий подвиг, неужели вы не понимаете этого?

Толстяк Педро недоумённо крутил на столе бесполезную миску.

— Подвиг? И как мы его совершим? У нас и пороху-то почти нет.

Другой кабальеро, по имени Мануэль, поддержал его:

— Действительно, как? Они разрушат эти стены своими пушками в первую же атаку!

— Как?! — Иниго внезапно перешёл на крик. — Вы не знаете, как? Вы, воины, и не знаете? Мы будем биться врукопашную. Рапирами! Камнями! Кулаками! Мы умрём под развалинами, но место в новом романсеро себе обеспечим, я вам обещаю! Или ваши бренные вонючие шкуры вам важнее? Сейчас я отпущу из крепости всех, кто со мной не согласен. Если нужно — буду биться один. Ну? Кто первый на выход? Быстрее!

Никто не пошевелился. Все сидели, будто зачарованные, а за узкими высокими окнами пиршественного зала уже вовсю светило солнце. Время от времени вскрикивали ласточки. Наконец Карлос медленно произнёс:

— Вы удивительный человек, дон Иниго...

...К обеду началась вялая осада. Французы выстроились в подобие боевого порядка. Пару раз стрельнули пушки, не причинив стенам никакого вреда.

— Косорукие они, что ли? — удивился Карлос.

Иниго хмурился, почёсывая мизинцем орлиный нос. Он понимал, для чего предназначены эти бесполезные выстрелы. У врагов достаточно пороху. Они могут себе позволить тратить его на всякие деморализующие жесты.

— Так и мы можем сделать вид! — предложил Педро. — Чем мы хуже? Пальнём — мало не покажется.

«Делать вид» комендант запретил. «Собака градоначальник» всё равно сообщил французам об истинном количестве пороха и людей в памплонской цитадели. Поэтому стрелять защитники крепости будут, когда начнётся настоящий штурм, а не эти дамские реверансы.

Французы между тем увлеклись театральными жестами не на шутку. Они пели, что-то вопили. Из их лагеря постоянно доносились взрывы смеха. От этих звуков испанцы постепенно впадали в чёрную меланхолию. Кто-то из кабальеро попытался со злости пальнуть в сторону врага из аркебузы, но, увидев лицо коменданта, поспешно опустил оружие.

Угнетающее ничегонеделание продолжалось два дня. На третий враги изъявили желание провести переговоры. Парламентёров пустили в крепость. Трое жизнерадостных французов бодро протопали по изъеденным временем лестницам цитадели и резко сникли под мрачными взглядами испанских кабальеро.