Лев Жданов - Царь Иоанн Грозный

И все тут же бывшие князья тоже подхватили клятву:

– Аллах свидетель!

И верят на Москве, и не верят. Может быть, и правда, так уж все люди казанские затравлены, так измучены смутами, которые Москва же в Казани посеяла, что готовы даже на подчинение своей соседке, лишь бы мирно пожить?

А на всякий случай Иван все-таки дал знать в Казань Шиг-Алею, что против него затевается… Если и прогонят его казанцы, все-таки он другом Москве останется, вечным пугалом для юрта мусульманского, потому что все права на трон казанский имеет этот толстый, развратный, жестокий татарин… И в то же время знает он, что без Москвы прав этих ему не осуществить никогда!

Сам Алексей Адашев с князем Димитрием Палецким и с большой приличной свитой поехали к царю. А тут же вторым, негласным посольством, чтобы левая рука не знала подвигов правой, ко всей земле Казанской, к ее бекам и мурзам, снарядилось и второе посольство ото всех живущих на Москве князей татарских. Послы повестили казанцев, о чем говорили князья государю, и склоняли народ поскорей Шиг-Алея свергнуть…

Все это тотчас же стало известно толстому, ленивому на вид, но лукавому царю Шиг-Алею. Задумался он.

А Алексей Адашев мягко так советует:

– Сам видишь, светлый хан, плохи наши дела. Не удержаться тебе. Лукавы твои подданные. Сами к Москве просятся… Право, не удержаться тебе! Вспомни, как они Яналея, брата твоего, ухлопали. Так уйди подобру-поздорову. И нам помоги: все караулы и башни, ворота, входы и выходы в городе нам сдай. И скажи: «Ото всего, мол, отступаюсь! Русским вас, крамольники, отдаю!» И поезжай, по-старому, в свой Касимов-городок, там царствуй. А государь великий князь тебя много пожалует за то: и городами, и казной своей богатой!

Задумался Шиг-Алей. Быстро в голове у лукавого татарина разные мысли проносятся.

«Сдам, – думает, – им Казань, так мне и сюда возврата нет, и на Москве всю цену потеряю. А так, если в борьбе царство им достанется, – мое дело сторона. Да и я еще на что-нибудь пригожусь гяурам…»

И, пощипывая несколько редких волосков, заменяющих бороду на его оплывшем, женообразном лице, Шиг-Алей тягуче, медленно заговорил, плохо составляя русские обороты:

– Э-эх, Алеш! Хорош ты башка, а понимать плоха мине можишь. Нилзя свой вера гяурам дават, хошь и кунак я с вам… Не можно мине мусульменский юрт рушить… Сами придете – бироте, харашо… А я ни магу!

– Што ж, значит, воевать будешь? И с нами, и со своими князьями да беками мятежными?

– И-и, нет! Храни мине Алла! Чиво война? Нечим мине война делать… Зарезит мине будут! Нилзя мине тут жить. В ваш Новый городок, на Свиягу уйду! А тут пускай как хочут… А, толки, сам я мусульменский юрт ни магу гяурам… Пусть сам как хочут сибе…

Уперся на одном лукавый царь. Ни лаской, ни угрозой ничего не мог поделать Адашев. Так и ушли они с Палецким…

Но перед самым отъездом князь Димитрий еще закинул слово Шиг-Алею:

– Уезжаем, царь. Плохо тебе будет без нас. Все одно бежать надо. Сдай же нам город. Укрепи Казань за Москвой. Зла ты не видал от нее.

– Не видал, твоя правда! – криво усмехаясь, ответил хан. – Так и я ведь по правде служил вам, хоть и чужие вы мне по вере… хлеб-соль вашу помня, старался… А только не хочу сам на свою веру стать. Знаю, вижу, некуда мне ехать, кроме государя Ивана Московского. Так поклянись мне за твоего государя, что не убьет он меня…

– Что ты, царь? Да за что?!

– За то! Уж донесли князю вашему, что я не всех гяуров, ваших пленных московов освободил… А как их из лап у князей моих вырвать, когда те готовы и мне самому аркан на шею накинуть?! И то я ваших шестьдесят тысяч голов на волю пустил. Какая сила! Ц-ц-ц… Сколько лет их в Казань волокли! А я домой вам их пустил. Сколько с них государь твой ясаку наживет? Вот пусть же он за то к Хан-Кирману, к Касимову-городку моему, где сижу я обычно, придаст что может, что мне подобает… Так я здесь всех, кто к Москве не тянет, всех ворогов ваших изведу! Наряд крепостной: пушки, пищали, самопалы – все перепорчу, зелье-порох подмочу… Государь придет, голыми руками всех перехватает. И противиться ему никто не станет! А сам никак юрта сдать не могу. Проклянут меня муллы. Подошлют кого – и горло перехватят, или ядом мои же бабы изведут. Строго у нас, у мусульман, насчет веры!

– Ну, ин так пусть будет! – согласился князь, видя, что Адашев, который нарочно держался словно в тени, позади своего знатного сотоварища, доволен и не противоречит.

Достал князь крест тельной и дал требуемую ханом клятву.

И уехали они назад на Москву передать все Ивану, что от хана слышали. А в Казани остались только по-прежнему стрельцы московские, пищальники, в виде обороны хану, под начальством Ивана Черемисинова, сына боярского.

Немного спустя, 6 марта, царь Шиг-Алей и привел в исполнение свой план.

Всегда в эту пору на охоту и на рыбную ловлю хан выезжал в сопровождении блестящей свиты.

И теперь всех своих друзей и заведомых недругов пригласил лукавый азиат. Человек около ста знати татарской собралось из тех, кто в Казани проживал.

Стрельцы московские, охрана царя казанского от его же народа, так человек пятьсот, с пищалями, в полном боевом наряде, как всегда, за царем едут.

Мурзы и князья толпами, кучками, в пестром беспорядке, по дороге растянулись, рассыпались.

Вот и на место пришли. Станом над озером стали. Пора к делу приступать. Но что за чудо?

Стрельцы стали какие-то движения делать, словно все место, где стан расположился, кольцом окружить хотят. Кто из беков и князей постарше, подогадливей – сразу вскочил на коня и прочь поскакал. Но большинство уж принялись за пиршество, которым всегда сопровождалась эта поездка. И не заметили, как были все окружены, переловлены, перевязаны. Появился и Шиг-Алей перед ними, трепещущими, бледными.

– Что же? Зарезать нас хочешь, как других? Режь скорей, кровопийца! – крикнул кто-то голосом, полным ненависти и отчаяния.

– Резать? Зачем резать? Вы все такие верные слуги мне! Правда, вы за чужим царем, за нагайцем посылали, убить, отравить меня собирались… жену мою на это подбивали. Предавали меня князю московскому… Просили, чтобы убрал он меня от вас. Вот я и еду на Москву. Только и вас с собой беру. Не поцарюете вы в Казани без меня! Предатели!

И, плюнув ближайшему, Ислам-беку, прямо в бороду, он от сдержанной ярости пнул связанного князя концом своего остроконечного сапога.

– Предатель – ты! – сквозь зубы прохрипел поруганный старик.

– Предатель! – как эхо отозвались Кебяк-князь и Аликей-Чурин-мурза, родичи Ислама, люди знатные, известные на Москве и потому не потерявшиеся даже в такую тяжелую минуту.

Эти князья сообразили, что если еще живы они, значит, Москва посоветовала и внушила хану поудержаться, крови напрасно не лить.