Василий Ян - Чингисхан

Женщина ударила по рукам тех, кто потянулся к сухарям, и стала по очереди класть детям в рот крошки. Она рассказывала:

– Ворвались они… эти страшные люди, закутанные в овчины… Скакали повсюду на небольших лошадях и забирали все, что замечали…. Они схватили моего мужа – он хотел оградить семью… Они схватили всех моих детей и увезли – не знаю, живы ли они?.. Всадники волокли меня на аркане, держали рабой на потеху всем. Однажды ночью мне удалось скрыться, и я пробралась сюда, в эти развалины… Здесь я не нашла своего дома. Только кучи мусора. Днем бегают ящерицы, ночью воют и подкрадываются шакалы… Около города я встретила этих брошенных монголками детей. Мы вместе искали еду и выкапывали корешки дикого лука… Теперь эти дети стали моими детьми, и мы умрем вместе, а может быть, и выживем…

Туган отдал женщине последние сухари и, ведя в поводу коня, вышел из города.

Туган пробирался все дальше к Самарканду. Он не встречал караванов. Кое-где на полях показывались редкие посевы. Раза два прорысили монгольские всадники. Тогда работавшие поселяне падали как подкошенные и уползали в канавы. Когда облачко пыли, провожавшее монголов, уплывало за холмы, на полях снова подымались напуганные поселяне и принимались вскапывать землю.

Через несколько дней Туган остановился на пустынной возвышенности, изрытой могильными буграми. Перед ним зеленела долина реки, где громоздились развалины недавно еще славного Самарканда. Домики с плоскими крышами лепились один около другого, но никакого движения не замечалось в бывшей столице Мавераннагра, где раньше трудились десятки тысяч искусных рабочих.

Поломанные и размытые дождями крепостные стены огибали среднюю часть города. Там сохранилась закоптелая часть высокой мечети, выстроенной последним хорезм-шахом Мухаммедом, и две круглые башни.

Хромой нищий приблизился к Тугану и просунул из отрепьев тощую руку:

– Подай убогому, славный бек-джигит! Да сохранит тебя в битвах Аллах! Да отведет он вражескую стрелу от твоего храброго сердца!

– Где же город? Где блестящая столица султанов и шахов? Где важные купцы, где веселый шум молотков в мастерских? – говорил Туган, рассуждая больше с самим собой, чем с нищим.

– Всего этого больше нет! – сказал нищий. – Ведь тут прошли монголы! Разве они что-нибудь оставят? Ты спрашиваешь, куда девался город? Одну часть людей вырезали безжалостные всадники, другую часть угнали они в свои далекие степи, остальные жители бежали в скалистые горы, где многие уже погибли…

– Долго ли беглецы будут скитаться?

– Туда за городом, выше по реке, уже понемногу сходятся люди и строят себе хижины из хвороста и глины. Но живут они всегда в страхе: монголы могут вернуться каждый день, забрать кого хотят и утащить с собой на арканах… Да сохранит тебя Аллах за твою щедрость!

– А что это за башня в середине города?

– Заворачивай коня подальше от этих башен! Там тюрьма! Монгольские ханы уже завели тюрьму в мертвом городе. При ней живут монгольские палачи, они железными палками разбивают головы осужденных. Я расскажу тебе, как они это делают…

Туган, не слушая, спустился вниз по косогору. Пробравшись между развалинами города, Туган подъехал к крепости, где возвышались две старые башни, мрачные и безмолвные. Вдоль стены на земле сидели унылые родственники заключенных. Часовые с копьями сторожили у ворот. Оседланные кони дремали, привязанные к столбам.

– Ты откуда? Отъезжай! – крикнул часовой.

– У меня дело к смотрителю тюрьмы, – сказал Туган.

– Ты по ней стосковался?

– Может быть, если в башне сидит мой брат.

– У нас в тюрьме немало разбойников. Но долго они не засиживаются: их приводят на площадку перед рвом и стукают по темени железной булавой. Поищи там, во рву, – может быть, найдешь тело брата. Как звали его?

– Он дервиш и пишет книги, Хаджи Рахим Багдади.

– Длинноволосый безумный дервиш? Такой еще жив! Мы его зовем «дивона«(юродивый). Посажен надолго…

– «Навеки и до смерти»?

– Я слишком с тобой разболтался… Привяжи коня и ступай во двор. Спросишь начальника тюрьмы. Его дом стоит там же. Около двери на крюке повешен кувшин. Не забудь положить в этот кувшин не меньше шести дирхемов. Тогда начальник будет тебя слушать…

Туган привязал коня и вошел в ворота. Начальник тюрьмы стоял на террасе дома в красном ватном халате и зеленых туфлях на босу ногу. Полуголый тощий повар, звеня железной цепью на ногах, рубил сечкой в деревянной миске баранину для кебаба. Конец седой бороды начальника, его ногти и ладони были выкрашены красной хенной. Камышовой тростью он ударял повара по плечу и приговаривал:

– Подбавь перцу! Не ленись! Так! Полей гранатовым соком!

Туган заметил подвешенный у двери глиняный кувшин и опустил в него десять медных дирхемов. Начальник мрачным взглядом уставился на Тугана.

– Я мусульманский воин из отряда Субудай-багатура. С его разрешения еду разыскивать родных. Вот моя пайцза! – Туган достал висевшую у него на шнурке дощечку с вырезанной надписью и рисунком птицы.

Начальник повертел пайцзу и возвратил ее Тугану.

– Что тебя привело в этот дом отверженных?

– Я ищу родственника, дервиша Хаджи Рахима аль Багдади. Нет ли такого?

– Да проклянет его Аллах и да сохранит нас, меня и тебя, от сомнения и знакомства с ним!

– За что его посадили? Я знал его человеком праведным.

– Хорош праведник! Он посажен по требованию святейшего шейх-уль-ислама и достойнейших имамов за равнодушие к священным книгам, за дерзкое вольнодумство и за то, что в разговоре он никогда не упоминал имени Аллаха всевышнего. Гибелью стал его конец!.. Огонь будет его жилищем!.. Туда ему и дорога!

Туган подумал и сказал:

– Обвинения ему предъявлены тяжкие, но, может быть, ты все же позволишь мне как-нибудь облегчить его судьбу?

– Не старайся напрасно! Ему сохранили жизнь только по требованию Махмуд-Ялвача, великого визиря у могучего владыки нашей страны, хана Джагатая. Дервиша не выпустят, прежде чем он не напишет книгу о жизни и походах Потрясателя вселенной Чингисхана.

– А когда Хаджи Рахим окончит свои записки, его выпустят?

– Чего захотел! Даже если он раскается в своих прегрешениях, его выведут из тюрьмы только для того, чтобы перед толпой на площади ему отрезать язык и руки. Вот почему «дивона «уже два года пишет книгу и будет писать еще лет тридцать, чтобы отдалить день своей гибели.

Туган сказал:

– Так как Хаджи Рахим был моим благодетелем, научил меня читать и писать по-арабски и кормил меня, когда я умирал от голода, я готов на богоугодные дела пожертвовать мой единственный золотой динар… – Туган показал золотую монету. – А ты, великий начальник, прояви милость к обреченному на гибель и позволь мне повидать Хаджи Рахима.