Михаил Лебедев - Бремя государево (сборник)

— Эх, жалость какая, — заметил Коч, воевода изкарский, — ведь у нас подземный ход был хороший, прямо в лес он выводил. Но недавно обвалился он в одном месте, а расчистить не удосужилось еще.

— Ничего, я так выберусь… по верху земли, — улыбнулся Микал натянутою улыбкою, — только бы местечко такое нашлось, где можно пройти потаенно.

— Это мы укажем тебе… укажем, укажем! — забормотал Мате, озадаченный намерением Микала уйти из Изкара. — Только как же без тебя мы останемся, а? Ведь ты нас на ум наставлял, пример нам показывал хороший…

— И ты, кажись, не плох, князь дорогой, — возразил Микал, в душе, впрочем, не надеявшийся на добродушие простоватого Мате. — А потом, воеводы остаются с тобой, они витязи добрые, бывалые. И Бурмата своего оставляю здесь. А он уж не даст поблажки москвитянам!

— Ох, горюшко наше! — сокрушенно вздохнул Мате и не стал более плакаться перед покчинским князем, намеревавшимся удрать из Изкара.

А москвитяне тем временем продолжали подвигать свой сруб к изкарским валам, ощетинившимся палисадами-частоколами. Доносился нестройный гул голосов, кричавших: «Раз да раз! Раз да раз!» — после чего остроумное сооружение неприятеля подавалось на полшага вперед, чтобы после нового крика «Раз да раз» подвинуться еще дальше. Сверху катились камни, бревна, летели стрелы, но пока большой помехи для нападающих не представляли и застревали в углублениях горы, не достигая намеченной цели…

Намерение князя Микала идти на спасение Покчи и Чердына произвело среди ополчения странное впечатление. Все прониклись убеждением, что без покчинского князя плохо им придется, что несдобровать им будет перед москвитянами, пускавшимися на такие хитрости, которые ставили в тупик самых сметливых пермян. Уныние охватило ратников, остававшихся в Изкаре, но и тем людям, которых брал с собой Микал, было не легче: москвитяне могли перебить их при самом выходе из городка, пользуясь своею многочисленностью, позволявшей им действовать в разных местах в одно и то же время.

Конечно, Микалу можно было дождаться ночи, когда все-таки легче было ускользнуть из городка, хотя ночи были светлые, ясные. Но времени терять было нельзя, и он, отобрав более надежных покчинцев, известных ему своею сметливостью и храбростью, перелез через валы и, крадучись, пополз книзу, держа направление в ту сторону, где, по-видимому, не было москвитян, не успевших еще окружить Изкар со всех сторон.

Оставшиеся в городке ратники, во главе с князем Мате и четырьмя воеводами, не могли следить за дальнейшими движениями ушедших, потому что внимание их поглощал движущийся сруб, наводивший на всех жуткое чувство страха и отчаяния.

— Ишь, антусы! [33] Антус — зырянское ругательство, обозначающее нечто вроде черта или дьявола. ( Примеч. авт .). — ворчал Мате, видимо упавший духом после ухода Микала. — Точно им ворса помогает такую громадину в гору тащить! Подумаешь, сила какая!.. А камни наши, как нарочно, мимо летят, не задевают прикрытие ихнее! Просто хоть плачь с досады!.. Видать, что колдовством они сильны… колдовство и двигает сруб ихний…

— Не колдовство, а руки человеческие работают тут, — сурово возразил Бурмат, оставленный своим князем в Изкаре по той причине, что он был умнейший из воевод, без которого остальные вряд ли могли бы толково распорядиться. А руки и у нас, кажись, есть. Можем и мы поработать в свою пользу. Вот только присмотреться нам следует, подождать, когда они до того места дойдут: видишь, где кочка торчит, а на кочке кустик растет. Тут-то мы и осыплем их камнями да бревнами, прямо на сруб все полетит… А теперь подождать надо.

— Делай как знаешь, Бурмат, — махнул рукой Мате. — У тебя голова не безумная. Даже Микал тебя слушался.

— Не бойся, князь! Авось не до конца пропадем! — ободряюще промолвил Бурмат и, приостановив скатывание бревен и камней, пока не достигающих своей цели, распределил всех ратников по валам, пользуясь указаниями изкарского воеводы Коча, знающего все слабые места крепости как свои пять пальцев.

Потом он сбегал в маленькую церковку, заложенную тем же епископом Ионою, который крестил пермян, положил там десять земных поклонов перед иконами и с минуту стоял неподвижный, благоговейно взирая на изображения ликов святых. Священника не было при храме, церковники тоже куда-то скрылись, — впечатление получилось самое удручающее для набожного воеводы, увидавшего полное запустение в доме молитвы, погруженном в сумрак и безмолвие.

— Забыли наши Бога христианского! Забыли, совсем забыли! — шептали его губы, когда он выходил из церкви. — Оттого и беда на нас пришла, оттого и наказание мы терпим, погибаем от нашествия московского. А поп где? — спросил он у встречного человека, быстро шедшего прямо к церковному крыльцу. — Неужто не молится он в час такой страшный?

— Попа уж третий день не видать, — ответил человек, оказавшийся церковным ктитором. — Не знаем, куда он делся. Быть может, утонул в реке, купаючись в жаркую пору, а может, убежал куда-нибудь, убоявшись попасть под стрелы вражеские…

— Что ты говоришь! — с удивлением воскликнул Бурмат, не ожидавший такой характеристики местного священника. — Да неужто попу бояться подобает вражьих стрел, когда он должен воинов на смерть напутствовать! Аль, может, взаправду утонул он в реке, а? Как ты думаешь?

Ктитор потер рукой переносицу, потоптался на месте и сказал:

— Не знаю я, подумать чего… Нельзя попу утонуть, ибо он в воде как рыба плавал. Вернее, попрятался он в лес, чтоб, значит, коим случаем от москвитян ему не влетело ненароком. А о воинах он и думать забыл. Да и воины о нем забыли, вестимо…

— Чего ради? — нахмурился покчинский воевода.

— Себя только поп наш любит. Непомерно жаден он на питье, беспрестанно пьяным валяется. А потом ругается с нами зачастую, поносит нас на чем свет стоит, даже князю спуску не дает. Ну, и отшатнулись от него все… и в церковь ходить перестали…

— Напрасно, напрасно! — покачал головой Бурмат. — В церковь всегда надо ходить, хоть поп человек и нехороший. Из-за попа не следовало бы от Бога христианского отставать…

— Не спасает нас Бог христианский от напастей, не хуже мы при Войпеле жили. Оттого, надо полагать, и страдаем мы, что от Войпеля с глупого ума отшатнулися…

Воевода хотел было убедить церковного ктитора в противном, но сильный шум, донесшийся до него с крепостных валов, заставил его прекратить беседу и опрометью броситься к городским воротам, где грозила главная опасность.

Москвитяне дошли уже до половины горы и поставили свой сруб на том самом месте, на котором, по расчету Бур-мата, каждый камень, каждое бревно неминуемо должны были ударяться в подвижное прикрытие, позволяющее неприятелю безнаказанно приближаться к намеченной цели. Но, по-видимому, терпение москвитян уже начало истощаться: им хотелось одним ударом взять городок, представлявшийся для них неважною крепостью. На упорную оборону защитников они не рассчитывали, познакомившись с ними на болоте, где пермяне постыдно бежали перед нападающими… И вот, когда Бурмат еще был в церкви, толпа отборных охотников высыпала из-за сруба и стремительно побежала кверху, ловко карабкаясь по крутому откосу, голому и гладкому, как ладонь…