Олег Аксеничев - Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя

Ценя свои жизни, легко переступали через чужие. Сколько сгинуло еретиков — счёт не вели; своих погибших клали на сани или перекидывали через сёдла осиротевших коней, везли с грустью и почётом. Бывало, захватывали бесовских прислужников живыми. Тогда им вязали руки, затыкали рты, чтобы не позвали на помощь иных еретиков или кого хуже, и гнали к царю на суд. В сани не сажали; нечего своим мёртвым такое соседство терпеть.

Царь Иван Васильевич не верил своим глазам. Да, ехал он на Новгород бороться с ересью, да, готов был дознавать и судить и на костёр готов был отправить наиболее стойких в ереси. Но не готов он был увидеть такое торжество нечисти и проявления её силы. Опричники несли в русском городе потери большие, чем при штурме городов польских или ливонских. А собственная голова, прикатившаяся ему под ноги, окончательно привела царя в замешательство.

Пророчества говорили, что Страшный Суд близок. Не ошиблись ли они? Может, он уже наступил, просто мы его не заметили?

За любым судом должно следовать достойное воздаяние. Преступление и наказание — тут связь прямая, Иван Васильевич это ясно понимал. Безнаказанно убивший топором старушку ради нескольких монет поднимет вскоре руку не на человека уже, но на государство и государя.

Еретики, мечтавшие о своём, страшном для православного, рае, его и получат. Здесь уже получат, на земле. Такой, как на образах богомазы изображают, со всеми ужасами его.

Там, на иконах, черти жгут в аду души грешников на неугасимых кострах, топят в студёных водах адских рек. И муки будут вечными. Потому что душа — творение Божье, и бесам не под силу уничтожить сотворённое Богом.

У новгородских еретиков была возможность избежать этого ужаса. Вместо мук адовых, вечных, им предстояло претерпеть то же, но у Волхова, на земле. И, очистив в страданиях душу, отправиться на суд Божий, добрый и понимающий.

Перепуганный Новгород приходил в себя. Где разбирали сгоревшие постройки, не забывая поживиться тем, что уцелело у еретиков на пожаре. Где стучали и звенели инструменты ремесленников. А где и лавки купеческие уже открылись: жить-то надо.

Но в тот день новгородцы работы бросили, хотя опричники и ездили по улицам, просили: не ходите к Волхову, дело там государево. Страшное там дело!

На казнях всегда было много зевак. Вот и сейчас пришлось из опричников живой забор городить, не подпуская любопытных горожан близко к местам казней.

Вспыхнули костры, растопив снег вокруг себя, открывая тёмную, как души казнимых, землю. Кого привязали к столбам колодезными цепями; кого нанизали на железные вертела, как свиные туши. Сладкий смрад горелой человечины растекался по Новгороду, и кто-то скривился в отвращении, а кто-то...

В толпе, среди галдящих, как на торгу, новгородцев, стоял мужчина, одетый в тёмное, как иноземный купец. Ноздри его носа чутко вздрагивали. Глаза купца были прикрыты веками. Возможно, чтобы никто не увидел странное зеленоватое сияние, исходившее от них.

Демон Риммон первые дни новгородского погрома был в гневе. Уничтожали его слуг и последователей, уничтожали сноровисто, умело и безжалостно. Потом же демон решил, что так, возможно, и лучше. Противопоставив злу — зло, царь Иван стал беззащитен против поднявшихся на него тёмных сил. И демон Риммон не хотел упустить такой удобный случай.

Удивительно, что на месте казни не было доверенного царского палача Малюты Скуратова.

Ему царь, как и говорил, нашёл иное дело. Узнав, о чём речь идёт, Малюта только перекрестился, в ужасе от того, в какую тайну оказался посвящён.

Малюта в Новгороде никого не убивал, его люди не врывались в дома еретиков, сворачивая створы ворот. По перечню, затверженному со слов царя (ничего не доверялось бумаге), он с дюжиной опричников ездил по дворам, выспрашивая у стариков да старух одно: где тот подкидыш, что уже как лет сорок был оставлен у ворот? Малюта говорил уверенно, будто бы точно знал, что подкидыш был. Выслушав очередную историю, что не было такого, в чём и крест поцеловать могут, Малюта благодарил и откланивался, оставляя владельцев дворов в счастливой истерике, что остались живы и не ограблены. Скуратов же вёл опричников к очередному нужному дому, и так весь день.

Малюта знал, кого и зачем ищет, но опричникам эти перемещения были непонятны, как и нам, читатель.

Среди казнимых был купец Фёдор Сырков, богатый, знаменитый на весь город торговец сукном. У него в подклетях опричники нашли при досмотре небрежно присыпанные землёй тела нескольких мальчиков. Из несчастных была до последней капли выпущена кровь, и купец отказался рассказать, ради чего совершил такое зверство.

Воздайте убийце сторицей, отберите у него то, что решился он сам забрать у другого. Смертная казнь — не варварство, но путь самозащиты народа от выродков. Так говорил государь опричникам. Так и делал.

Купца со связанными руками подтащили к перилам моста через Волхов. Лед ещё после заутрени был разбит, и в прорубях медленно колыхались в кровавой воде уже утопленные еретики.

Но Фёдора Сыркова не просто бросили головой вниз в смесь льда и человеческих тел. Зачем-то принесли ещё один канат, привязали конец к перилам, другой — к связанным ладоням. Решили поиграть, как кошка с мышкой, утопить не сразу? Царю Ивану смерть преступника в ледяной воде кажется недостаточно лютой?

Два дюжих опричника легко подняли дородного купца, перевалили его через перила, швырнули вниз, ногами вперёд. Каблуки сапог скользнули по чему-то мягкому, потянули хозяина на дно. Фёдор Сырков, цепляясь за жизнь, схватил, что было сил, воздуха в лёгкие. И начал медленно опускаться вниз, во тьму своего последнего приюта.

Вдруг — рывок за руки, ещё и ещё. Больно!

Тело купца выгнулось дугой, поплыло обратно. Почувствовав, как мороз обжигает мокрое лицо, Сырков жадно вдохнул носом воздух и, проглотив успевшую попасть в ноздри воду, закашлялся.

— Видел ли ад, купец?

Фёдор Сырков неуклюже повернулся на краю полыньи, посмотрел наверх, на мост.

Бившее прямо в глаза солнце не позволило разглядеть любопытствующего. Только тёмные очертания высокого, мощного в кости человека.

— Там не хуже, чем сейчас в городе нашем, — ответил купец. — Царь Иван ад нам устроил, сам там и окажется!

— Ещё лается! — изумился кто-то на мосту. — Государь, дозволь убить нечестивца!

Государь. Так вот кто спрашивал купца!

— Слышишь, царь Иван?! Гореть мне в аду или вечно тонуть в холодной воде, но ты всегда будешь рядом! Не пустит Бог к себе в рай сотворившего такое с Новгородом!

— Дозволяю. Добей.

Это были последние слова, что слышал купец Фёдор Сырков на этом свете. А последним звуком стал выстрел пищали.