Кейт Мэннинг - Мoя нечестивая жизнь

На лице Чарли возникла озадаченная улыбка.

– Бежать? Это так на тебя непохоже.

– Я оставлю записку.

– И что в ней будет написано?

– Что я решила свести счеты с жизнью, спрыгнуть с моста.

– Но вместо моста ты отправишься в Париж.

– А через некоторое время вы и Белль ко мне присоединитесь.

Чарли уже улыбался вовсю.

– Некоторое время – это сколько? Полгода?

– Полгода, думаю, будет достаточно.

Наш нелепый план походил на ребячество. Словно игра такая.

– Но кто в это поверит? – обреченно произнесла я. – Они начнут охоту на нас. Будем вечно жить в бегах.

– Париж. Неплохо. Или предпочитаешь Лондон?

– Ты не приедешь. Отошлешь меня, освободишься. Я отправлюсь за океан, а ты пополнишь ряды скорбящих вдовцов. Я так и слышу, как ты причитаешь, Чарли. «Боже, как же без нее жить, Боже, я этого не вынесу». Бедный-бедный вдовец Джонс. Будешь бродить по берегу реки, изображая, что ищешь мое тело. Самоубийство – смертный грех, душа миссис Джонс не обретет покоя и так далее. Такая грустная история. А сам тем временем приберешь к рукам все банковские счета, дом и конюшни со своими любимыми лошадьми. Затем найдешь себе прехорошенькую профурсетку, чтобы воспитывала нашу дочь, бедненькую сиротку. Разумеется, за тобой будут бегать все бабы с Пятой авеню. За тобой и за твоими деньгами. Ведь для всех я умру. Но где же я буду на самом деле? Все равно что в могиле! Буду торчать на чужбине, не решаясь вернуться домой, где меня сразу закуют в кандалы.

В смеющихся глазах Чарли не было и намека на жалость. Ему нравился мой план. Я останусь живой. А он свободен как ветер.

– Ты должна мне доверять. Отличная мысль. Просто сбежать. Изобразить свою смерть. Доверься уже мне наконец!

Он сидел передо мной, такой красивый в своей майке. Но меня он не обманет. Никогда не доверяй мужчине, который просит поверить ему. Правда, он постарался вызволить жену из тюрьмы. А очень ли старался? Я же толком ничего не знаю.

– Нет, все-таки я испытаю судьбу, потягаюсь с мистером Комстоком.

– Угомонись. Я бы на твоем месте начал собирать вещи.

– На моем месте ты бы был такой же дурной, какой считаешь меня.

– Это была твоя идея, милая. Я просто сказал, что поддерживаю тебя. Если ты в игре.

В тот пятничный день Аннабелль ждала в гости своих подруг, хотела устроить для них концерт. Бедняжка ничего не ведала о злой судьбе матери, о беде, обрушившейся на нас. Белль расставила стулья, посадила на пустые места кукол и пригласила меня, Чарли и Датч пополнить ряды публики. Но день пролетел, а никто из подружек так и не объявился. Ни Сильвия, ни Дейзи, ни Маргарет. Матери не отпустили их. Аннабелль караулила у окна, глядя на экипажи, едущие мимо дома. Ни один из них не остановился у наших ворот.

– Ну и пусть! – прошептала она. – Ненавижу их.

Она села за рояль и заиграла. Звуки, которые извлекали ее пальцы, были сущей пыткой: ведь может случиться так, что я больше не услышу этой чарующей музыки, не увижу, как склоняется ее голова над клавишами. Я вскочила и кинулась по лестнице вниз.

– Мама! – крикнула вслед дочь. – Не уходи! Ты не можешь уйти!

Но ей придется жить без матери – судьба, которой я всегда боялась. Я бежала по коридору, вытирая ладонью слезы. Вдруг в холле ждет телеграмма от Моррилла с сообщением, что он договорился о снятии обвинений? Что судья Килберт согласился с нами и закрыл дело, убежденный, что все это не более чем фарс? Я надеялась на чудо. Вдруг Комсток подавился пудингом? Вдруг его красные кальсоны вспыхнули прямо на мясистой заднице?

Но чуда не произошло. Ни телеграммы. Ни письма. Скоро, совсем скоро меня ждет суд.

В последнюю неделю перед судом, как-то утром, за окнами моросил тоскливый дождь. Четыре года минуло со дня моего первого суда, а до второго оставались считанные дни. Я сидела в кабинете и читала бумаги, принесенные накануне Морриллом. В дверь клиники позвонили.

– Пожалуйста, откройте! – причитал женский голос. – Ради Христа, впустите!

Это оказался не кто иной, как средоточие несчастий Корделия Шекфорд, она же миссис Парди. Кружева измяты, одежда в беспорядке. Вообще-то ей полагалось жить в Филадельфии под именем Корделия Мансон.

– Я не сумель ее переубеждайт, – зашептала Грета, подскочившая ко мне. – Она сказаль, ей надо видейт тебья. Толко тебья. И мне надо видейт тебья тоше. С глас на глас.

Выглядела бедняжка Грета не ахти, но спросить, что с ней опять стряслось, я не успела, ибо на сцену ступила причина моих несчастий. Вид безумный, лицо изможденное, щеки в красных пятнах. Прежде прекрасные голубые глаза Корделии запали, губы искусаны до крови.

– Миссис Парди?

– Забудьте. Никакая я не миссис. Он не женился на мне. И никто не женился.

– Как вы осмелились прийти сюда после того, как меня по вашей милости арестовали, опозорили и бросили в темницу?

– Они заставили меня! – прорыдала она. – Я не собиралась подавать на вас в суд. Это доктор Ганнинг заставил меня. Полицейские меня раздели прямо там, а он осмотрел против моей воли. Сказал: знаю, что ты учинила. Они заставили меня назвать ваше имя. Для меня это было такой мукой, мадам, ведь вы были со мной как мать, и ваш муж был так добр. Жалко, я не могу сказать того же о судьбе. И вот я снова в беде.

Она замолчала, глядя в сторону. Но и без лишних слов все было понятно.

– Прошу вас, – выдавила она наконец. – У меня никого нет, совсем никого, и я никогда не забуду, как вы сказали, что в беде я всегда могу обратиться к вам.

– Это было до того, как вы свидетельствовали против меня в суде. До того, как вы разлучили меня с ребенком, до того, как я по вашей милости очутилась в Томбс.

Новые потоки слез. Корделия упала на колени, лепеча:

– Простите, простите. Простите меня…

– У меня нет на тебя времени. И ты рискуешь, даже просто придя сюда. Разумеется, тебе прекрасно известно, что у меня своих бед хватает.

– Да, я читала в газетах, но мне надо было повидаться, прежде чем вас посадят. Пожалуйста, если вы можете меня спасти и на этот раз, пока вас не…

– Храбрая же ты. Тебе снова надо избавиться от ребенка, да?

– Однажды ко мне на улице пристал мужчина, – с трудом выговорила Корделия. – Он…

– Набросился на тебя?

Она кивнула, уставившись в никуда.

– Он сумасшедший. Он взял меня силой, дважды, шесть недель назад. Он швырнул меня на землю и…

Ее очевидное страдание заставило меня смягчиться. Я подошла к ней, погладила по волосам, таким же темным, как у меня, но грязным, свалявшимся. Она прижалась головой к моей ноге, я взяла ее за руки. Кожа на запястьях была желтая, с застарелыми синяками. Я сдвинула рукав, и у меня перехватило дыхание. Длинные шрамы тянулись по внутренней стороне предплечья. Она отвернулась, пока я изучала ее исполосованные руки.