Алексей Толпыго - Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции

Один – оратор от Бога, другой колоссальным трудом добился того, что стал хорошим – может быть, очень хорошим оратором, но никак не более того. Мирабо, как и Робеспьер, читал речи по бумажке (причем ему сочинял эти речи целый штат спичрайтеров, а Робеспьер писал их сам). Но при этом Мирабо умел также и блестяще импровизировать, Робеспьеру это дано не было.

Мирабо запятнан буквально всеми пороками [9], но он неповинен в крови, пролитой Революцией. Робеспьер – человек честный, можно сказать, безгрешный, но он, при всех его добродетелях, стал символом Террора, на его совести тысячи жертв.

Однако Робеспьеру, который в талантах не мог сравниться с Мирабо, удалось то, чего не мог сделать тот. Возглавляемый им Комитет общественного спасения сумел-таки переломить ход событий, остановить сползание страны к полному хаосу и восстановить – пусть чудовищной ценой – некий порядок и власть, которую все волей-неволей должны были признавать, которую должны были слушаться.

Жизнь Мирабо была невероятно яркой; жизнь Робеспьера – довольно-таки тусклой. Но последние два дня его жизни были намного драматичнее, чем все приключения, выпавшие на долю Мирабо.

Однако при всех различиях есть одна, решающая черта, которая их роднит. Мирабо и Робеспьер – единственные два человека, которых без сомнений можно назвать вождями Революции. (С некоторыми колебаниями можно добавить к ним Дантона.)

Французская революция вообще не была революцией вождистского типа. Вождей революции в точном смысле этого слова в ней не было вообще. Да и с вождями партий…

Нынешняя политика вообще не знает политических партий как таковых. В Украине, к примеру, есть только партии вождей. Нет либеральных или социал-демократических партий: есть партия Тимошенко, партия Порошенко. Также и большевистская партия – это прежде всего партия Ленина. В других странах этот принцип выражен не столь ярко, но и там в наши дни роль вождя очень значительна (например, «партия Ле Пен»). Французская революция относится к другой исторической эпохе, и если, к примеру, жирондистов иногда называли «бриссотенами» (по имени одного из их лидеров Жака-Пьера Бриссо), то это сильное преувеличение. Почему Бриссо, а не Верньо, лучшего оратора жирондистов? А может быть, Жансонне, Кондорсе или Петиона? Любого из них можно с известным правом назвать лидером жирондистов, а потому никого из них нельзя назвать вождем .

И уж тем более в революции в целом нет возможности назвать ни вождя, ни даже лидера. Но все-таки было два человека, которые в определенный период олицетворяли собой Революцию. Эти двое – Мирабо и Робеспьер.

И при этом ни тот ни другой, имея колоссальное влияние, так и не сумели стать вождями партии, и потому огромная популярность сыграла в их судьбе двусмысленную, можно даже сказать – роковую роль.

И последнее. Возможно, именно Мирабо, точнее, разоблачение пресловутой «измены Мирабо», о которой речь пойдет ниже, по контрасту вызвало, так сказать, дух Робеспьера. Разочаровавшись в Мирабо, народ пошел за его антиподом. Ярко сформулировал эту мысль французский историк Эдгар Кине:

« Махинации Мирабо имели два последствия, сказавшиеся на дальнейшем ходе революции. Его пример сперва возбудил, потом узаконил подозрение. Каждый мог думать, что его обманывают. При этом открытии нация в одну минуту постарела на несколько лет.

Второй результат – желание найти неподкупного. Где тот правдивый человек, которого нельзя купить за все золото мира? Существует ли он где-нибудь? Пусть он появится, с чистым сердцем и чистыми руками: и народ отдастся ему. Продавшийся Мирабо вызвал появление неподкупного Робеспьера».

Может быть, даже наверно, это преувеличение историка-романтика (XIX век дал множество историков романтического направления), и роль Мирабо в «старении нации» была не столь уж важной. Но посмотрим, кто эти люди и как складывались их судьбы.

Как уже было сказано, род Мирабо дал целую плеяду замечательных людей. К примеру, если верить семейному преданию, в битве при Кассано дед великого Мирабо получил приказ остановить атаку своего полка. Выполнять приказ он не хотел. Но приказ есть приказ – и что же он сделал? Он повиновался: велел солдатам лечь и, подражая Баярду или предвещая Бонапарта, устремился на мост, один против армии принца Евгения. Вражеский огонь чуть не снес ему голову, которая потом держалась только благодаря железному воротнику, торчащему из-под галстука («это было в том бою, где я был убит», – говаривал он потом, не слишком отклоняясь от истины).

Еще одна семейная легенда, и уж тут вполне достоверная, рассказывает о представителе другой ветви семьи, инженере Рикетти, который решил построить канал, соединяющий Средиземное море с океаном. Опасаясь не дожить до конца строительства, он торопил дело; между прочим, ради этого он даже – что бы вы думали? – оплачивал больничные листы. Он решил, что так больше шансов, что заболевший выздоровеет и сможет еще работать.

«А как же иначе?» – спросят читатели. В том-то и дело, что никогда такого не было! Всегда само собой разумелось, что за работу платить надо, но платить за безделье (например, если кто заболел) нелепо. Сам виноват, пусть сам и выздоравливает. Решение Рикетти было беспрецедентным!

До конца строительства он все-таки не дожил (канал достроили через полгода после его кончины), а вот семью разорил. Впрочем, получил титул барона. А другая ветвь семьи – та, которая интересует нас, – влилась в высшую знать Франции, глава семьи носил титул маркиза, его старший сын – графа.

Канал «Миди» существует и сейчас; он потерял экономическое значение, зато стал приманкой для туристов и является непременным объектом всех туров по Провансу.

Однако вернемся к деду Мирабо. После того как он «был убит при Кассано» и получил прозвище Серебряный воротник, он оставил службу и отправился лечиться. Там встретил молодую девушку – богатую наследницу и одну из красивейших женщин своего времени (по крайней мере, такая потом шла о ней слава) – и умудрился такой, какой он есть, обольстить ее, женился, прижил семерых детей и дожил до 70 лет. По тогдашним временам и для здорового человека это можно было бы счесть долгой жизнью.

Из семи детей выжило трое, все мальчики, и все они тоже были довольно-таки примечательными людьми. Второго сына, Бальи де Мирабо, собирались сделать морским министром и представили всемогущей фаворитке, госпоже Помпадур, он ей вроде бы и понравился, но оттолкнул своей непримиримостью. «Как жаль, – сказала она, – что у всех Мирабо такие горячие головы!» – «Мадам, – ответил он, – умные и холодные головы уже наделали столько глупостей, что, возможно, не мешало бы испытать горячие».