Алексей Толпыго - Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции

Упомянем еще одно дело адвоката Робеспьера. Служанка одного из приятелей Робеспьера претендовала на небольшое наследство, приятель попросил Максимилиана помочь ей, он согласился и также выиграл дело.

Интерес тут заключается в том, что приятелем, о котором идет речь, был молодой офицер Карно; через несколько лет он станет коллегой Робеспьера в Комитете общественного спасения, станет «Организатором Победы» (так его назовут современники), потом – членом Директории, изгнанником, министром Наполеона, снова изгнанником… Но это все будет не скоро, пока же Максимилиан Робеспьер и Лазарь Карно – просто два представителя высшего слоя третьего сословия Арраса, таких как они во Франции – не то чтобы миллионы, но с десяток тысяч наберется.

Робеспьер становится академиком. Но академия тех времен – не то, что наша; это не слишком солидное учреждение. Маркизу Кондорсе, к примеру, родные запрещали быть академиком: для маркиза это не слишком-то солидно. Для такого солидного буржуа, как Робеспьер, это, конечно, честь, но ничего особенного в этом нет.

1780-е годы на переломе.

Мирабо завоевал себе репутацию, хотя и крайне двусмысленную, что ему очень сильно аукнется в дальнейшем, но очень яркую.

Он свел полезные знакомства. Во время новой поездки в Швейцарию, куда он отвез издателю свои сочинения, он познакомился с людьми, имена которых будут очень громко звучать в Революцию, а пока что малоизвестны. Это француз Жан-Жак-Пьер Бриссо и его друзья-швейцарцы Клавьер и дю Ровре. Позже они станут – один лидером жирондистов, другой министром финансов, а третий секретарем Талейрана. Но до этого, в первые годы революции, они будут сотрудниками и «неграми» Мирабо, будут писать для него речи.

Устроилась и его личная жизнь. В нее вошла третья женщина, которая на 4 года станет его подругой.

В 1784 году он явился в Париж с очередной любовницей, мадам де Сент-Оран. Она только что сбежала от мужа, и ей не хотелось уж слишком афишировать свою связь, тем более что муж гнался за ней по пятам. Поэтому они приехали в Париж не вместе, и, чтобы отвести подозрения, она решила поселиться не у любовника, а с подругой, лучше в монастыре. И вот мадам Сент-Оран явилась в монастырь Малолетних сирот и поселилась в комнатах одной девушки, с которой была дружна. Та была по рождению голландкой, звали ее Генриетта Амели Дюфур, она была незаконной дочерью некоего Вильяма ван Харена, а в монастыре поселилась под именем-анаграммой: Харен – Нера. Так под именем госпожи Нера она и вошла в историю.

Гостья тут же сообщила хозяйке, что ждет любовника. Та возмутилась и сказала, что не собирается держать им свечку, да к тому же по вечерам в монастырь мужчин не пускают. Госпожа де Сент-Оран послала Мирабо записку, чтобы он не приходил. Тот возмутился и все-таки явился, чтобы вразумить молоденькую девчонку, ставшую ему поперек дороги.

Впервые увидев этого толстого и рябого мужчину, госпожа Нера вздрогнула от ужаса. «Его лицо мне не понравилось невероятно, я даже попятилась от страха», – призналась она впоследствии.

А Мирабо через несколько дней бросил мадам Сент-Оран и начал ухаживать за ее подругой. Вскоре она уступила Мирабо, хотя не была пылко влюблена. Любовницей она была нежной, но холодной (впрочем, Мирабо легко утешался с другими женщинами), однако она уступила потому, что устоять против Мирабо было невозможно. И в следующие 4 года она была, как сказали бы мы, гражданской женой Мирабо.

Софи Монье страстно любила Мирабо, да и он ее искренне любил. Она даже была умна, но почти не образованна, у нее был узкий круг интересов, и говорить с ней Мирабо мог только о любви. Он и говорил, а потом писал пламенные письма. Но больше-то говорить было не о чем.

Отношения же с мадам Нера были гораздо более ровными и спокойными. Но с ней Мирабо было интересно: она была не только умна, но и хорошо образована.

Если с официальной женой, Эмили де Кове, ему катастрофически не повезло (сам виноват!), а любовь его жизни, Софи Монье, принесла ему множество бед, то на третий раз ему просто исключительно повезло. Не будучи пылкой любовницей, госпожа Нера была зато для Мирабо верным, надежным и очень полезным другом. Несколько раз она спасала его от очередного «королевского письма» то ли своевременным бегством, то ли хождением к министру (в те времена получить «письмо» было сравнительно просто, но и избавиться было не очень трудно, поскольку министры уважали титулованную знать). Она была его, так сказать, литературным секретарем, и если б Генриетта Амели не сидела над черновиками Мирабо, его четырехтомный труд о прусской монархии мог бы вообще не появиться. Ну, а в свободное время она пыталась как-то наладить его финансы, свести концы с концами.

Ей было тогда всего 19 лет, но у девушки была деловая хватка. Возможно, сказывалась голландская кровь. Перебравшись на квартиру Мирабо на Шоссе д'Антен, она первым делом подсчитала расходы и доходы и поняла, что дальше так жить нельзя. И что же она сделала? Поступила так, как должна поступать всякая домохозяйка и всякий государственный муж (впрочем, хозяйки так поступают не всегда, а государственные мужи – никогда, но это уж другой вопрос). Она продала лошадей, продала собственную мебель, рассчитала слуг, уплатила неотложные долги и… начала выдавать Оноре Габриэлю деньги лишь на самое необходимое.

Жизнь Мирабо стала налаживаться.

В 1786 году Оноре Габриэль вместе с Иэт-Ли (так он, сокращая ее имена, ласково звал госпожу Нера) и маленьким сыном от другой женщины едет в Пруссию. Как многое в жизни Мирабо, и эта поездка была двусмысленной: не то он беглец, не то – посол по особым поручениям… С одной стороны, Мирабо, основательно рассорившемуся с министром финансов Калонном, следовало быть подальше от Франции: это было почти бегство. Но с другой – министр иностранных дел Верженн снабдил его рекомендательным письмом; Францию очень интересовало, что делается в быстро поднимающейся Пруссии, и кто же лучше Мирабо сумеет разобраться в тамошних делах и объяснить это министрам?

Министр сделал верный выбор: письма Мирабо о Пруссии, расстановке там политических сил и прочем были необычайно ценными. Талейран писал Мирабо из Парижа: «Вашими посланиями довольны; король читает их с большим интересом. Вашу работу оценили по заслугам».

Насчет последнего, однако, Талейран ошибался или просто хотел написать другу приятное. Правительство не смогло по заслугам оценить Мирабо, через 30 лет Шатобриан (великий писатель и посредственный дипломат), будучи послом Франции в Берлине, писал: «Я был поражен легкомыслием, бездарностью правительства, читавшего послания такого человека и так и не понявшего, с кем имеет дело».