Светлана Кузнецова - Ричард III

В прокламации 15 октября Ричард объявил герцога Бэкингема изменником и призвал народ объединиться в борьбе против него и его иноземных сподвижников. В том же документе король запретил вредить тем наследникам заговорщиков или родственникам повстанцев, которые останутся верными Англии и её правителю.

В результате одного только этого решения Ричард приобрёл множество сторонников из числа вынужденных последователей бунтарей. Изменники оказались в изоляции, и их одного за другим начали сдавать властям. Восстание резко пошло на убыль.

Авторитет Его Величества был слишком силён. Англичане не желали признавать над собой владычества французского ставленника, как сопротивлялись и возвращению ненавистного им семейства Вудвиллов. Лишь на периферии — Гилдфорде, Солсбери, Мейдстоуне, Ньюбери, Уилтшире, Эксетере и Рочестере — заговорщикам удалось найти поддержку.

Ветер ломал ветви. Дожди размыли дороги. Окружающие, посмеиваясь, начали величать непогоду бурей имени Бэкингема.

— Счастливцы, — огрызался герцог, — у них остались силы шутить!

Для Генри восстание превратилось в череду неурядиц. Он искренне удивлялся, как раньше ему удавалось водить войска и даже одерживать победы. Новобранцы, прибывшие из принадлежащих ему областей, прослышав о прокламации Ричарда III, разбежались по своим городам. Герцог остался с наёмниками, но и их потерял во время марша по Уэльсу, столкнувшись с численно превышающими силами ополченцев.

В отчаянии Бэкингем решил бежать во Францию. Но против герцога будто восстало само небо.

Генри, хмурясь, выслушал заверения капитана о том, что в такую погоду покидать Англию — чистое безумие. Глянул на скрипучую мачту — почему она издаёт столь неприятные звуки, только ли из-за шквального ветра? — порылся в карманах, выуживая монету. И усмехнувшись — удача любит тех, кто смеётся, — подбросил её в воздух.

Серебряный кругляш сверкнул несколько раз, будто посмеиваясь. Монета упала на ребро, протиснулась в щель между досок и канула где-то в трюме корабля. Бэкингем выругался, посмотрел на серое небо и решился. В конце концов, безумцем он станет, если задержится в Англии!

Генри поискал взглядом Мортона, но епископа словно за борт смыло. Выругавшись снова, герцог приказал держать курс на Францию.

Бурю следовало величать не его именем, а Глостера, времён, когда тот ещё не надел корону. Упорству, с каким волны и ветер противостояли кораблю, можно было лишь позавидовать. Генри то отсиживался в каюте, то не выдерживал неизвестности и поднимался на палубу. Последнее и спасло ему жизнь.

Сзади послышался треск, а затем и вопли. Бэкингем обернулся. В этот момент корабль резко качнуло. Герцог попытался ухватиться хоть за что-нибудь, но вместо надёжного каната пальцы ощутили пустоту. Его немилосердно швырнуло в одну сторону, затем — в другую. В грудь ударило холодное и солёное. Вода хлынула через открытый в беззвучном крике рот.

Очнулся он на берегу и долго всматривался в по-прежнему серое небо.

«Жив!» — некоторое время это оставалось единственной мыслью. Мокрая одежда липла к коже. Он замёрз и уже не чувствовал ни рук, ни ног. Но, Господи, просто дышать оказалось таким немыслимым наслаждением. Никакое богатство, власть и все короны мира не стоили этого священного дара.

Потом он сел. Встал. Поморщился от пронзительного ветра. И счастливо рассмеялся. Бэкингем не получил даже царапины. Видимо, удача всё ещё оставалась на его стороне!

Следовало сменить одежду, но кроме нищенского рубища герцог не нашёл ничего.

«Значит, надену рубище, — решил Генри. — Это даже хорошо. Никто не узнает».

И принялся спешно раздеваться, размышляя о том, куда направится.

Его знали многие, причём не только знатные лорды. Слишком часто он вещал перед низшими сословиями, вначале добиваясь поддержки Ричарда, а затем обвиняя оного в самых тяжких грехах. Его Величество... Генри скрипнул зубами. Король простил бы предательство и измену, но не ложь... Не такую клевету.

Руководствуясь этими мыслями, Бэкингем добрался до порта и попытался проникнуть на корабль, отправляющийся к берегам Франции. Ему почти удалось спрятаться в трюме.

— Эй, а ты кто такой?! — раздался тонкий, ещё не до конца окрепший голос.

Генри неприязненно оглядел мальчишку. Лет двенадцать, если не меньше. Корабельный крысеныш, и ещё смеет указывать.

— Да как ты смеешь! — хватило одного несильного удара, чтобы показать наглецу его место.

Мальчишка смешно взмахнул руками, словно пытаясь взлететь, и сел на палубу. Глаза у него оказались огромными и очень светлыми, в тон небу. Он захлопал ресницами, всё ещё не понимая, как какой-то оборванец мог ударить его. Тыльной стороной кисти отёр кровь из разбитой губы.

Генри и сам забыл, в каком виде пробирался на корабль. В какой-то момент герцог вытеснил из сознания попрошайку в грязном рубище. А ведь, не ударь он мальчишку, наверняка смог бы договориться с капитаном. Но осознал Бэкингем истинное положение вещей, когда плечи ему сдавили и пинками вытолкали обратно на берег.

— Убирайся и не появляйся здесь впредь! доносилось вслед.

— Может, провидению не угодно, чтобы я добрался до континента? — вслух посетовал Генри.

Он вздохнул, стиснул зубы и поковылял по холодной и мокрой дороге в сторону Шропшира. Там герцог, окончательно продрогший и обессиленный, постучался в дом своего бывшего слуги.

Дверь отворила молодая девица. Слишком тощая на вкус Бэкингема. Удлинённый нос, тонкие почти бесцветные губы. Взгляд тёмных глаз колючий. Раньше он на такую и не посмотрел бы, но в нынешней ситуации не приходилось выбирать.

— Позови хозяина дома, и немедленно, — приказал он.

Девица открыла рот, но кто-то притаившийся за дверью велел ей впустить нежданного гостя. Наверняка узнал Бэкингема по голосу.

Слуга удивился, узрев герцога в подобном виде. Однако ничего не сказал и с расспросами лезть повременил, что было особенно кстати. Спустя несколько минут Генри препроводили в чистую, светлую, а главное, тёплую комнату. Принесли нормальную одежду, еды, пива и оставили в покое.

Герцог переоделся, сел и с наслаждением вытянул натруженные ноги. Идти пешком оказалось изнурительно. Спустя некоторое время, когда он утолил первый голод и слегка захмелел, в дверь постучали.

Наверняка давешняя девка пришла поинтересоваться, не желает ли его светлость вина или... её саму. Поразмыслив некоторое время, Генри решил: сегодня будет лишь спать. Причём один и очень долго. Не до девиц, особенно таких костлявых. Он ухмыльнулся и раскрыл рот, чтобы с лёгкой иронией в голосе отослать её прочь, но так и застыл.