Светлана Кузнецова - Ричард III

Когда он вошёл, хохотуны примолкли, но необычное оживление всё ещё чувствовалось в полутёмной душной зале. Карл повёл носом, с удовольствием ощутив благословенный запах мяса, жарящегося на вертеле. Сел за одну из лавок и подозвал хозяина:

— Эй, бородач!

Тот отмахнулся, а явился и вовсе только после третьего окрика. Бухнул перед Карлом кружку и заверил в том, что мясо ещё не готово. Рыжий не торопился, но оказанное невнимание обижало его. Бородача он знал давно и на пренебрежение с его стороны обычно не жаловался.

— Ты, как погляжу, совсем гостей не холишь.

— Да вот, — хозяин обвёл рукой заведение, которое даже в столь ранний час было заполнено до отказа.

— И с чего у тебя тут так оживлённо? — фыркнул рыжий.

Бородач снова махнул рукой — на этот раз на ближнюю стену, на выскобленных досках которой белел листок.

— Да вот, — пояснил хозяин и слегка стушевался.

Рыжему хватило взгляда, чтобы понять, над чем ржали завсегдатаи сего приличного в общем-то заведения. Басня про «кота, крысу и собаку, которые правят страной, направляемые свиньёй» облетела Лондон и окрестности с поразительной быстротой.

Намёки она содержала далеко не двусмысленные. Под «свиньёй» подразумевался белый вепрь — герцогский герб Ричарда Глостера, от которого тот, приняв корону, не отказался, хоть и попытался придать кабану сходство с конём. «Котом», «крысой» и «собакой» назывались ближайшие друзья и сподвижники Ричарда III — сэр Уильям Кэтсби, сэр Ричард Рэтклифф, и виконт Фрэнсис Ловелл — по смыслам, символам и созвучиям их фамилий. Именно на этих людей король возлагал надежды. Оплакивая смерть единственного законного сына, он несколько отошёл от дел.

Сам Карл считал этих троих людьми достойными, а вот смех над родовыми символами и фамилиями — отвратительным и низким. Если хочешь опорочить человека, а не за что, то начинаешь цепляться к внешности, родственникам или домысливать ещё какие изъяны. Всем и каждому известно, король о благе Англии печётся, а, ты ж смотри, и его подняли на смех.

Конечно, ничего из этого рыжий не сказал. Да и вразумлять завсегдатаев нс стал. Неблагодарное то дело — пьяниц наставлять на путь истинный, этим пусть уж лучше церковники маются.

— А я и благодарен ему, — вдруг сказал, словно оправдываясь, хозяин. — Сначала хотел выгнать этого сочинителя, а листки его сжечь, а потом решил: пусть висит. Зато народ радуется. Из-за этих проклятых дождей скоро дышать водой начнём и рыбами обернёмся.

— А ты сочинителя видел? — спросил Карл и воскликнул, когда трактирщик принялся оживлённо кивать. — Врёшь, поди!

— Так зачем мне врать-то? — обиделся бородач. — Он сам назвался. Сказал, будто басню сочинил. Героем себя возомнил, людям глаза на правду раскрывающим.

— Да кто он-то? — Карл в три глотка ополовинил кружку.

— А Коллингборн.

— Уильям который? — переспросил Карл. — Так он же камергер уилтширского имения герцогини Йоркской. Зачем ему пасквили сочинять на сына заступницы и госпожи своей?

— Ну, это уж мне неведомо. Да и не моё-то дело, — заявил хозяин. — Где я и где камергер, сам подумай.

Рыжий закивал, обдумывая свои дальнейшие действия. Оуэн-гвоздь с улицы башмачников за сведения подобного рода платил справно. Поговаривали, будто он вхож в дом аж самого виконта Ловелла. А заодно будет у кого и сапоги подлатать.

— Ладно, пойду, — буркнул хозяин. — А то мясо твоё подгорит.

Кард усмехнулся, настроение его резко улучшилось:

— Бородач, эй... Эля не забудь ещё принести.

— Я не понимаю, почему мы должны обращать внимание на подобное.

Король казался бледен. Красные воспалённые глаза выдавали бессонные ночи. Синяки под ними не сходили уже вторую неделю. Френсис искренне верил: другу не до глупых басен. Ему бы сына оплакать, жену в этом мире удержать да самому оправиться немного. Однако Кэтсби был неумолим, да и все они понимали: пасквиль оставлять без внимания нельзя.

— Вы правы, Ваше Величество, — произнёс законник мягко. — Мы не должны. Мы обязаны обращать внимание на подобные вещи.

— Нами движет не только задетая гордость, Ричард, — заметил Рэтклифф. — Не должно порочить первых лиц государства.

— Продолжайте.

— Баснописец уже давно служит дому Йорка, — произнёс Ловелл. — Это некий Уильям Коллингборн, камергер уилтширского имения герцогини Йоркской.

Король нахмурился:

— Это известно в точности?

— Совершенно верно, — король ждал, и Френсис продолжил свой рассказ: — Баснописец поддерживал восстание Бэкингема в Уилтшире. Участвовал в заговоре Джона Мортона. Вёл тайную переписку с самим Генрихом Тюдором. И если бы не это сочинительство, о Коллингборне в мирное время вообще не вспомнил бы никто.

— В лучших традициях ланкастерской своры, — прорычал Рэтклифф. — Вначале он укрылся в доме матушки короля, а затем стал обливать грязью нас всех.

— Он чувствовал себя настолько безнаказанно, что самолично распространял сочинения, особо не скрываясь и даже называясь владельцам постоялых дворов.

Ричард на мгновение прикрыл глаза.

— Хорошо, — ответил он. — Поступайте, как сочтёте нужным.

— Ваша светлость, заступница, не погуби! — разнеслось по коридорам замка, прежде чем открылись двери и в зал вбежал перепуганный до смерти камергер. На впалых щеках мужчины выступили алые пятна. Небольшие глубоко посаженные глаза слезились. — Заступница. Госпожа моя...

Герцогиня Йоркская окинула трясущегося слугу подслеповатым взглядом. Она никак не ожидала подобного поведения от манерного камергера. Сколько женщина помнила Уильяма, тот всегда держался с достоинством. Кажется, Коллингборн занимался сочинительством, и в последнее время преуспел на этом поприще, возгордился, возомнив себя величайшим острословом.

— Неужели его вирши пришлись не по душе кому-то из знати? — поинтересовалась она.

— Там... там люди приехали. Меня арестовать хотят, — пролепетал мужчина и бухнулся на колени. — Госпожа моя, я всегда был вам верен. И предан. Не погубите слугу своего. Не внемлите наветам лживым...

Герцогиня подняла руку, и Коллингборн тотчас замолчал.

— Я выйду к ним сама, — холодно проронила женщина. — А вы... вы останетесь ожидать вашей участи здесь.

Она намеревалась защитить своего слугу. Всё же тот много лет прожил в её доме.

— Случившееся я сочла недоразумением, — сказала она приехавшим в уилтширский замок воинам. — Мой младший сын, Ричард, наверняка ошибся.

Герцогиня отослала конвой и отправила с ним письмо, в котором требовала оставить её слугу в покое, потому как этот ценный работник, человек редких знаний и разносторонних талантов, необходим ей.