Гасьен Куртиль де Сандра - Мемуары M. L. C. D. R.

Промотав собственное состояние и ничего на свете не умея, маркиз дю Гарро изобрел средство заработать по меньшей мере двенадцать или пятнадцать тысяч ливров на остававшейся у него одной-единственной тысяче экю. Сей поистине странный прожект заключался в следующем. Он сказал торговкам овощами на базаре, что готов ссужать им деньги под принятый у них процент — один су с экю в день, — и пусть приведут к нему и других своих товарок; пока деньги в его распоряжении, он всегда будет к их услугам. Его контора открыта с такого-то по такой-то час, и в ней ведется точный реестр — каков приход и каков расход. Когда повсюду разнеслась эта весть, к нему выстроились очереди, а поскольку деньги выдавались всем подряд, люди так и сбегались поглазеть на это диво, словно увидали живого черта. Полицейский комиссар, извещенный о суматохе, незамедлительно отправился туда, но не смог пробраться сквозь толпу — такой густой она была. Когда он наконец все же протиснулся, то застал маркиза дю Гарро собственной персоной, переодетого, чтобы не быть узнанным, — и спросил, чем он занимается. Тот ответил: а чего это вы спрашиваете, — неужто не видите, что я раздаю деньги нуждающимся? — это не запрещено, и лучше не мешать. Поскольку физиономия у него была не более приятной, чем у брата, комиссар, раздраженный такой наглостью, вознамерился отправить его в тюрьму; тот же назвал свое имя, надеясь, что оно исправит неприятное впечатление от внешности. Но, видя, что имеет дело с человеком, на которого знатное имя не действует, был вынужден сказать, что он зять господина де Курселя, советника Большой палаты. После этого комиссару, действительно привыкшему больше общаться с советниками, чем с маркизами, оставалось только подобреть и сказать, что из уважения к тестю он не нанес бы такого оскорбления маркизу, но настаивает, чтобы тот прекратил свое незаконное занятие, а то слишком уж много оно вызвало беспорядков. Тогда маркиз закрыл кассу, перестал вести реестр, но, видя, что комиссар настроен миролюбиво, поинтересовался, как же в таком случае можно получить свои деньги обратно. Тот не нашелся с ответом, хотя и понимал: если ссуды раздавались с такой легкостью незнакомым людям, то он сам должен найти средство вернуть вложенное — ведь маркиз не знал ни тех, кому давал взаймы, ни где они живут, ни даже того, было ли названное имя настоящим. Он уподобился тому пресловутому откупщику, которому король Испании, по слухам, поручил взимать налог со всех взглянувших на недавно появившуюся комету, — и который с этого не разбогател, ибо так и не доказал, что хотя бы один человек поднял к небу глаза.

По возвращении в Париж я свалился в горячке — должно быть, потому, что позволил себе больше излишеств за столом, нежели обычно. У графа де Ла Шапелля меня всегда встречал накрытый стол, и хотя я был приучен к умеренности и не сразу привык к излишествам, но был вынужден следовать примеру остальных и потому не раз перед сном чувствовал себя прескверно. Я испробовал обычные и даже необычные средства, вроде диеты или кровопускания, но болезнь все не прекращалась, и тогда вместо моего врача мне посоветовали позвать одного английского дворянина, известного у нас в стране благодаря удачному лечению именно этого недуга, — ему поддавалась любая горячка. Все, кто этой хворью страдал, обращались к нему и выздоравливали, и я бы сделал так же, если бы мне не рассказали о многих, кто спустя два-три месяца после его процедур заболел опять. Пришлось довериться другим лекарям, но, поскольку и они не принесли мне облегчения, ничего не оставалось, как просить его о милости меня осмотреть.

Придя, он сразу насмешил меня рассказом о маркизе де Отфоре {381} , первом конюшем Королевы: тот располагал более чем сотней тысяч ливров годового дохода, но был страшно скуп, хотя не имел ни жены, ни детей, и не было никого, кто на него не жаловался бы. Сраженный той же болезнью, что и я, маркиз призвал англичанина им заняться, и тот согласился; явившись к больному, он нашел его в тяжелом состоянии, однако, пощупав пульс, заставив показать язык и прибегнув к иным средствам для определения недуга, стал успокаивать его, говоря: все-де в руках Божьих, но есть одно надежное средство. Маркиз возразил: прежде чем воспользоваться этим средством, хотелось бы знать, сколько оно стоит, — а то слыхал он, что оно дорогое; как говорил Мольер, надо уметь ладить с больными, в противном случае нельзя будет ими пользоваться {382} . Такие слова из уст столь богатого человека весьма удивили англичанина, и он ответил, что не имеет обыкновения говорить о цене с благородными людьми, — маркиз, видимо, смеется над ним: пусть сначала испробует его микстуру, и если она поможет, тогда и пойдет речь о деньгах. Тот, не удовлетворившись, все же потребовал назвать цену, и лекарь, уступая ему, сказал: обычно люди столь же высокого положения не платят ему меньше пятидесяти пистолей, но снова прибавил, что он может использовать снадобье, как хочет. Тот вскрикнул, как будто его ударили кинжалом, и чуть не разразился потоком ругательств; англичанин же, видя, насколько он разъярен, спокойно позволил ему излить гнев, чтобы посмотреть, что будет дальше. Беснуясь точно одержимый, маркиз наконец предложил четыре пистоля, а когда английский лекарь повторил, что не хочет говорить с ним о деньгах, в ярости велел ему убираться вместе со своим лекарством — однако не успел тот вернуться домой, как маркиз отправил вслед лакея и посулил на один пистоль больше. В течение четырех дней маркиз продолжал торговаться, пока не отошел в мир иной.

У меня не было оснований не верить этому рассказу — я и сам не раз был свидетелем низких поступков маркиза, один из которых показался мне особенно неприятным. Это случилось во время поездки на бракосочетание господина Дофина {383} — мне, стремившемуся жить привычной жизнью, не мешали оставаться придворным ни возраст, ни отсутствие денег. Я остановился в том же доме, что и маркиз, — и вот наш хозяин застиг его кучера, когда тот воровал у него овес, и явился к господину жаловаться и требовать возмещения.

«Либо я ошибаюсь, — возразил маркиз де Отфор, — либо ты сам позволил ему накормить овсом наших лошадей».

«Да, — согласился хозяин гостиницы, — но я не разрешал брать так много: ящик на конюшне был полон овса, а теперь в нем нет и половины!»

«Овес съели твои собственные лошади, — холодно ответил маркиз. — Приведи очевидцев, что это был мой кучер, и я возмещу тебе убытки».

«Но, господин, — воскликнул тот удивленно, — я же не думал, что он украдет и что мне придется обратиться к вам!»

«Тем хуже для тебя, — был ответ. — Разве ты не знаешь, что для обвинения нужны показания свидетелей? А раз их нет — ступай и не морочь мне голову».