Валерий Поволяев - Жизнь и смерть генерала Корнилова

Из-под спёкшихся грязных глыбин веяло холодом, холод сжимал горло, заставлял слезиться глаза — пространство делалось радужным, многоцветным. Капитан прикинул на глаз ширину ледника. Глаз у капитана, как говорится, не глаз, а ватерпас, и потому поправки на ошибку можно было не делать — максимум мог он ошибиться сантиметров на двадцать. Попытался Корнилов определить, каким же ледник должен быть в длину, задача эта была посложней, он засомневался в своих расчётах, качнул головой удручённо: чтобы получить точную цифру, надо пройти насквозь весь ледник, а это съест несколько дорогих дней. Затем, также прикидочно, измерил глубину. Шуба была глубокой, имела разное дно, в отдельных местах толщина льда превышала тридцать пять метров.

Оставалось сделать ещё один замер — скорости, с которой ледник ползёт вниз.

Корнилов достиг безопасной, лишённой трещин кромки, от которой резко свернул влево, прыгая с валуна на валун, ушёл на полкилометра вверх. Там из разноцветных камней сложил столбик, кривоватый, но прочный — установил таким образом некую реперную точку, затем в двадцати метрах от этого столбика сложил ещё одну каменную «затесь», следующую затесь сложил в ста метрах от берегового репера.

Работой своей Корнилов остался доволен.

Иногда ледник сотрясал глухой, задушенный стук — казалось, что стук этот рождается под самыми ногами, что тело ледника сейчас разверзнется, под человека нырнёт стремительная холодная молния, но молния всё время промахивала мимо — Бог оберегал Корнилова. Он крестился, слыша стук, — это лопался ледник.

После каждого такого удара воздух над ледником стекленел и, как казалось Корнилову, твердел, устанавливалась тяжёлая, глухая тишина.

Потом тишина делалась прозрачной, в ней возникало что-то мягкое, и до Корнилова доносилось клекотанье кекликов — горных куропаток.

Через полчаса в одном из острогов ледника, посреди грязных глыб шубы Корнилов неожиданно увидел ровную, хорошо обработанную ладонями — до лакового блеска — палку, пальцем подбил козырёк фуражки вверх, затем отёр слезящиеся глаза — откуда здесь могла взяться тщательно оструганная палка, схожая с древком копья?

Присел над палкой, увидел, что конец её прочно впаян в серую намерзь, подцепил рукою камень, стараясь оторвать его, но тот спёкся со льдом, и тогда капитан, приподнявшись, ударил каблуком сапога по камню, потом ударил ещё раз. Из-под камня в разные стороны поползли мелкие белые трещины. Корнилов ударил снова, и камень с пистолетным щёлком отлетел в сторону.

Корнилов поднял его, перевёл дыхание — здесь, на высоте, воздух застревал в глотке, спекался в жёсткий ком — ни проглотить такой комок, ни выплюнуть его, грудь, плечи, лёгкие стискивает боль, перед глазами плывут круги. Корнилов слышал про тутек — горную болезнь, разговаривал с людьми, которые благополучно перемогли её, они рассказывали о своём беспомощном состоянии, о том, как хрипели, лязгали зубами, слюнявились, плакали, пытаясь бороться с тутеком, и отказывались от этой мучительной борьбы, поскольку тутек был сильнее...

Лекарств от этой болезни не было никаких, помогал только чеснок: надо очистить пару долек и как можно чаще подносить чесночные дольки к ноздрям. И хотя дыхание от этого не улучшится, боль в груди всё-таки исчезнет. И ещё одно важно — здесь, в горах, на высоте, не следует делать резких движений. Резкие движения быстро надсаживают лёгкие. Корнилов подождал, когда у него выровняется дыхание, набрал в грудь воздуха и ударил камнем по намерзи, оковавшей древко. Только минут через двадцать капитан освободил древко копья — прочная ноздреватая намерзь не хотела отдавать человеку свою добычу, но Корнилов был упрям. Догадка его оказалась правильной — к скрытому до поры концу древка был прилажен заострённый железный наконечник. Хоть и ожидал этого капитан, но всё равно, выпрямившись над находкой, присвистнул изумлённо: вот так-так!

Находка эта сделает честь любому музею.

Надо было спешно уходить с ледника. Но что-то держало здесь Корнилова, держало прочно, словно захлестнуло на его ноге верёвку, капитан не мог понять, что же именно его держит, оглядывался по сторонам, щурил глаза, стряхивал с них слёзы и продолжал топтаться на одном месте.

Положив копье на видное место — эту точку терять было нельзя, во всех случаях надо возвращаться к ней, — Корнилов отошёл метров на десять от места находки, огляделся. Невдалеке хлопнул сухой пистолетный выстрел — это метрах в тридцати от капитана лопнул ледник, Корнилов даже не оглянулся на этот звук, привык, за выстрелом чёрная узкая молния стремительно метнулась в сторону и растаяла, капитан заметил её. На теле ледника осталась извивистая, неровная трещина толщиной не больше волоса.

Через несколько дней одна часть трещины отползёт на несколько сантиметров к устью, трещина расширится, станет опасной, порой такие трещины могут быть настолько широкими, что в них даже провалится лошадь. Глаз на леднике надо держать востро.

Минут через десять Корнилов заметил, что в запорошенном каменной крошкой углублении темнеет что-то смятое, раздавленное, изжёванное льдом и из этой странной жеванины выглядывает небольшая, неловко вывернутая лапка, очень похожая на птичью.

Но это была не птичья лапка, а человеческая рука, ссохшаяся, коричневая, с приросшей к костям кожей.

В неглубокой, почти вывернутой на поверхность ледника трещине лежал человек. Скорее всего, это и был владелец копья, древний охотник, погнавшийся за добычей и в пылу стремительного бега угодивший в ледяной капкан.

Недалеко от высохшей, костлявой руки капитан разглядел тело охотника, укутанное плащом, сшитым из двух козлиных шкур. К похожему на небольшой круглый сосуд черепу неряшливо прилип сдвинутый набок, по-обезьяньи сплющенный нос, редкие чёрные зубы были крепкими — значит, охотник этот погиб молодым.

Капитан присел на камень, вытаявший из ледяной плоти и повисший на крепкой голубой ножке, — сиденье было хоть и непрочным, но удобным, — достал из полевой сумки блокнот и проворно заскользил по нему карандашом — зарисовывал находку. Потом сделал ещё один рисунок и направился в лагерь.

На ледник отправились впятером — капитан, Созинов и три текинца. Одного текинца оставили стеречь лагерь.

Хотя воровать в их палатках было нечего, всё равно один должен был оставаться на хозяйстве — таков закон жизни всех воинских частей без исключения, даже если в них числится полторы калеки.

До броска на ледник Корнилов промыл чаем глаза, это было единственное лекарство, которое помогало побороть блестящих «зайчиков», прыгающих перед взором, других снадобий не было.

Ледяную вдавлину, в которой лежала мумия, Корнилов нашёл сразу.