Валерий Поволяев - Жизнь и смерть генерала Корнилова

Бригада же крейсеров по высочайшему повелению министра была оставлена во Владивостоке — таким образом флот к началу войны оказался раздроблен, разобщён, что очень устраивало японцев.

Те корабли, которые Витте перебросил в Порт-Артур, узкоглазые разведчики ни на минуту не выпускали из виду. Руководил «анатами» в Порт-Артуре помощник начальника Третьей японской армии, который выдавал себя за подрядчика по очистке города от нечистот и, густо облепленный зелёными сортирными мухами, разъезжал по городу на большой вонючей бочке и ведром вычерпывал дерьмо из переполненных нужников. Делал он это очень вдохновенно и ловко, а заодно также вдохновенно и ловко срисовывал укрепления — его «кроки» с пушечных редутов и крепостных стен были очень точные. Особенно ассенизатора интересовали погреба, в которых хранились артиллерийские снаряды.

Когда начались боевые действия, орудия генерала Ноги очень точно били по оборонительным узлам Порт-Артура — сложилось такое впечатление, что японские пушки пристрелялись по квадратам ещё до того, как город был построен.

В публичных домах опасным шпионским ремеслом занимались проститутки — из карманов офицеров они выуживали всё, вплоть до расчёсок и ключей от квартир. Тем же занимались владельцы курилен и сутенёры, продавцы скобяных лавок и владельцы огородов, поставлявших редиску к барским столам. Порт-Артур был наводнён шпионами.

Японцы очень точно — щёлкая бухгалтерскими костяшками и перенося данные на бумагу, — посчитали, что российские железные дороги могут пропускать в день не более трёх воинских эшелонов, и вообще, максимум, что можно доверить кривым чугунным рельсам России, — это перевозку муки, угля и дров... Однако узкоглазые ошиблись: наша дорога совершенно легко пропускала по девять эшелонов в день, воинские соединения шли по «железке» со всем своим скарбом, с неповоротливыми тыловыми хозяйствами, и довольно скоро в Порт-Артуре оказался миллион с четвертью солдат — огромная цифра! — и двадцать три тысячи офицеров.

Япония начала войну, имея под своим флагом двести пятьдесят тысяч человек пехоты, одиннадцать тысяч кавалерии и девятьсот орудий.

Что же касается нашего пополнения, то, когда стали разбираться в Порт-Артуре с новобранцами, оказалось, что пятьдесят с лишним тысяч человек из прибывших (точная цифра — 52 340 человек) не могут держать в руках оружие и ходить в атаки. Это были обычные «болезные» люди, полуинвалиды, попадались среди новобранцев и обычные деревенские дурачки с открытыми ртами, в уголках которых пузырилась слюна, а на языке бугрилась пена. А их экипировали по полной программе — одели, обули, перевезли за многие тысячи километров, но поставить в строй не смогли — они сделались «обыкновенным ярмом», как подметили иностранные военные наблюдатели.

И вообще, у армии авторитет уже был не тот, что, допустим, во времена Шипки и Плевны [18] «...во времена Шипки и Плевны» — то есть во времена Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. или азиатских походов генерала Скобелева [19] «...азиатских походов генерала Скобелева» — Скобелев Михаил Дмитриевич (1843-1882) после окончания Академии Генерального штаба был назначен в войска Туркестанского военного округа и принял участие в завоевании Средней Азии. Он участвовал в Хивинском походе 1873г., в экспедиции 1875-1876 гг., в ходе которой было подавлено Кокандское восстание, и Ахалтекинской экспедиции 1880-1881 гг. Результатом последней стало падение крепости Геок-Тепе, что, как отмечается в энциклопедии Брокгауза, «имело громадное значение для скорейшего усмирения туркмен». За эту операцию Скобелев был произведён в генералы от инфантерии и получил орден Святого Георгия II степени. , — её бросали то в одно сомнительное мероприятие, то в другое, она давила мужицкие и рабочие бунты, в адрес солдат неслись проклятия, а после того как армия сыграла в девятьсот пятом — девятьсот седьмом годах роль сурового карателя, авторитет человека в погонах вообще рухнул. Не должна была армия идти против своего народа, но она пошла. Это случилось уже позже, после Русско-японской войны, но основы пренебрежения к солдатским и офицерским погонам были заложены за пять, максимум за семь лет до войны.

Генерал Куропаткин умел хорошо ездить на лошади, ловко танцевал мазурки, любил путешествовать и интересно об этом рассказывать, но военачальником он оказался никаким — это окончательно выяснилось в пору боевых действий с японцами. Более растерянного, смятого, даже испуганного человека на фронте не было, зачастую он просто не знал, что делать.

Толковых офицеров на фронте также не хватало. Корнилов несколько раз подавал рапорт о переводе в действующую армию, получал отказы и снова садился писать бумагу о переводе... В конце концов он был направлен на фронт, в штаб Первой стрелковой бригады. Бригадой командовал генерал-майор Добровский.

Куропаткин делал ошибку за ошибкой, принимал неверные решения, чаще планировал отступления, чем наступления, чем вызывал ярость не только у офицеров, но и у солдат.

— Куропатка — птичка для косоглазых безвредная, лишний раз не клюнет, — горько посмеивались солдаты в окопах, — даже муху обидеть побоится, не то что япону мать... Что же касается нас, то... — солдаты невольно вздыхали, — а-а, лучше об этом не говорить вовсе.

Проиграв все битвы, выпавшие на его долю, Куропаткин по реке Хуньхэ отступил к Мукдену. Генерал Стессель к этой поре благополучно подготовил сдачу Порт-Артура. Дело дошло до того, что не только командующие армиями, — как, например, генерал Гриппенберг, но даже командиры корпусов — Церпицкий, Штакельберг — начали принимать решения самостоятельно и, когда Куропаткин отдавал приказ отходить, наоборот, яростно бросались на неприятеля в атаку.

Так, двенадцатого января 1905 года Первый сибирский корпус генерала Штакельберга в вое метели без единого выстрела и без всяких приказов взял Хейгоутай — хорошо укреплённый опорный пункт генерала Оку. Оку засуетился, занервничал, двинул на выручку своему окружённому штабу резервы — те расколотились о полки корпуса, как недоваренные куриные яйца о кирпичную стенку, только желток потёк вниз да к кладке прилипла скорлупа. Не в шутку напуганный таким успехом Штакельберга Куропаткин поспешно послал к нему штабного офицера, приказывая остановить наступление, но упрямый генерал не послушался приказа и скрестил шпаги с армией Оку. Один-единственный корпус с целой армией. Это было, выражаясь убогим языком современных мыслителей, «круто».

Штакельберга поддержал командир Десятого корпуса генерал Церпицкий, малость поднажал — и японцы побежали. Побежали как миленькие — лишь снег сзади вздымался кудрявыми облачками.