Валерий Поволяев - Атаман

— На этом пока все. Поехали!

— Как поехали? А стрелять когда будем?

— Стрелять будем позже.

Через сутки на это место вернулись снова. Козьей туши не было.

Белов с досадою хлопнул себя по колену:

— Я же говорил, сидеть нужно было, ждать... Надо же — подлая котяра схавала все!

— Не схавала. Уволокла.

От веревки остался лишь развившийся лохмоток. Так сработать могла только кошка. Тигр.

— Порядок, — удовлетворенно произнес старик.

— Какой же это порядок, какой порядок? — разгоряченно проговорил Белов, глянул расстроенно на старика, но тот на суровый косой взгляд даже не обратил внимания, присел на корточки, крякнул, осматривая широкий след, оставленный козьей тушей — тигр пробороздил белое, задубевшее от мороза одеяло как плугом, — качнул головой восхищенно: ну и сила же у этой сволочи!

Белов присел рядом, тоже вгляделся в широкую борозду.

— Ну и где же мы будем искать наше мясо?

— Километрах в двух отсюда.

Казак не удержался, присвистнул.

— Так далеко? Утащила котяра мясо и не сожрала?

— Всякому мясу тигра дает возможность малость вылежаться, подвянуть и только потом ест.

Кошка действительно оттащила козью тушу на два километра, пристроила на хранение под плотным, со сбитой шапкой кустом, лапой подгребла немного снега и ушла в тайгу.

— Кого-нибудь из наших выслеживать отбыла, — мрачно произнес дед, — рассчитывает со всеми разделаться, как с Емельяном.

— А чего она, падла этакая, не осталась стеречь свою добычу? Придут волки, все сожрут.

— Не сожрут. Любой волк, любой медведь, любая росомаха обойдут тигровую схоронку стороной, побоятся тронуть...

Люди посмотрели на схоронку издали и, устроившись в снегу, стали ждать.

Было холодно. Приносившийся с гольцов ветер поднимал снеговую крупку. Она припорошила, сделала невнятными и их след, и широкую тигровую борозду.

Тигра не было.

Тоска это смертная — караулить кого-нибудь в схоронке, находясь в одеревеневшем состоянии — через полчаса уже перестаешь чувствовать и руки, и ноги, и самого себя, все немеет, делается чужим, сердце останавливается. И пошевелиться нельзя — всякое легкое движение может быть мигом засечено.

Не видно старика, не видно семеновского казака Белова, даже козьей туши — и той стало не видно — тоже засыпало снегом, Но тигр хорошо знает, где спрятал свое мясо — зверь обязательно вернется на это место.

Тигр появился в ночи — неслышно вытаял из густотья деревьев, пробил мощным торсом с полдесятка глубоких снеговых наплывов и, сделав несколько длинных плывущих прыжков, очутился в крохотной лощинке, около куста, где он оставил козью тушу.

Старик первым заметил шевеление в темном ночном пространстве — будто возникло там привидение, взнялось над землей и исчезло. В следующее мгновение старик увидел тигра — душа сжалась в комок, показалось, что тигр смотрит на него.

Здоровая, весом не менее двенадцати пудов кошка стояла рядом с присыпанной белой крупкой козьей тушей и, как и старик, слушала пространство: не раздастся ли какой-нибудь подозрительный звук? Хоть и сильна была кошка, хоть и принадлежала к породе зверей, которые повелевают миром, а что-то простодырное, земное, даже мужицкое проглядывало, как показалось старику, в ее повадках. Он смахнул с ресницы примерзшую слезку и приложился к прикладу трехлинейки.

Задержал в себе дыхание. Одна лишь мысль, поспешно возникшая» сверлила сейчас его мозг: «Только бы тигра не почуяла чего, только бы она не ушла...»

Все в старике напряглось, глаза сделались молодыми, зоркими — каждый предмет обрел свои четкие, будто бы хорошо прорисованные очертания... Кошка неожиданно насторожилась, хотя людей, похоже, не обнаружила, учуяла лишь их дух, — но кто знает, может, они неподалеку проходили и их запах остался в морозном воздухе, завис и теперь висит в пространстве, никак не хочет истаять; морда ее сделалась хищной, узкой, незнакомой, шерсть на спине вздыбилась, и кошка раздраженно хлестнула себя хвостом по одному боку, потом по другому. Раз крутит хвостом — значит, нервничает. Деда внезапно пробило холодом, он сжался, превращаясь в человека совершенно крохотного, по макушку вмерзшего в снег, сросшегося со своей винтовкой, также ставшей крохотной, игрушечной, к горлу подступал кашель, и старик торопливо подвел мушку винтовки под морду зверя, потом чуть опустил ствол — словно уперся им в белый шерстистый лох-лоток, на манер манишки украсивший грудь тигра, — и в следующее мгновение нажал на спусковой крючок.

Раздался выстрел. Приклад запоздало ударил старика в плечо. Второй выстрел он успел сделать за несколько мгновений до того, как кошка исчезла. В тот же миг старик уловил сырое чмоканье — пуля поцеловала живую плоть.

Дед проворно поднялся на ноги, стряхнул с одежды снег, он успел выстрелить два раза, Белов — ни одного.

— Чего же ты не стрелял? — спросил старик Белова с досадой.

— Я ее, лихоимку, даже увидеть не успел, все так быстро произошло.

— Быстро, — недовольно проворчал старик, — а если бы дело было на фронте? Ты бы уже без головы был. — Держа винтовку наперевес, он по снегу двинулся к засыпанной крупкой приманке.

— Фронт — совсем другое дело, — миролюбиво произнес Белов, — там все проще... Ни германцев, ни японцев, ни французов, ни англичан я с тигром сравнить не могу. — Белов так же, как и старик, держа винтовку наперевес, а палец не опуская с крючка, двинулся вслед за дедом.

Ложбинку с приманкой они обогнули, поднялись на макушку гольца. Дед вдруг остановился и резко присел. Белов также присел, проговорил хриплым одышливым шепотом:

— Ты чего, старый?

— Показалось, что тигра затаилась, схитрила, а теперь решила взять нас.

Но старик ошибся: на этот раз он стрелял точно — обе пули попали в цель. Кошка колобком скатилась с гольца и пушистым темным комком застряла в снегу у подножия.

— Все. — Старик поставил трехлинейку на предохранитель, повесил ее на плечо, выкашлял в ладонь какую-то пакость, вытер руку о наст и выругался: — Еще пара таких засад — и можно на погост.

— Мертвая, что ли? — настороженно вытянув шею и вглядываясь в шерстистый клубок, спросил Белов.

— Мертвее не бывает.

Одна из дедовых пуль угодила амбе в череп — вошла в глаз и застряла в прочной костяшке. Старик ногой сдвинул голову тигра в одну сторону, проверяя, не изуродована ли она пулей — голова была цела, проверил другую сторону и остался доволен.

— Шкуру подарим нашему атаману, — сказал он.

— А то, что эта гадина съела человека — ничего?

— Во-первых, не съела, а убила, а во-вторых, Григорий Михайлов такие штуки очень любит... Пусть тигровая одежка украсит ему спальню.

В пылу разборок с тигром неожиданно исчез урядник Сазонов, исчез внезапно, словно сквозь землю провалился.