Константин Седых - Отчий край

Не слушая его, Ганька схватил винтовку, передернул затвор и вскинул ее на вошедших. Тогда вперед выступил Егор и, виновато посмеиваясь, быстро-быстро заговорил:

– Брось ты винтовку, Северьяныч! Мы, паря, с покорной головой явились. Теперь не нас, а мы должны бояться. Забирай у нас винтовки да зови Семена. Мы ему все расскажем, как на исповеди. – И он принялся снимать с себя винтовку. Каргин последовал его примеру.

В это время дверь распахнулась и в комнату ворвался запыхавшийся, исступленно злой Лука Ивачев. Не говоря ни слова, он размахнулся винтовкой, чтобы двинуть прикладом стоявшего к нему спиной Каргина. Но приклад задел за дверную колоду с такой силой, что винтовка выпала из рук Луки. Пока он подымал ее, Каргин и Большак успели обернуться. Лука отскочил к порогу и, глядя на них свирепо вытаращенными глазами, передергивал затвор винтовки.

Ганька успел ему крикнуть:

– Не трогай их! Они сдаваться приехали!

– Сдаваться?! – заорал Лука. – Больно нам это надо!.. Сейчас обоих уложу! – Отступая еще дальше, вскинул он приклад к плечу. Побелевшие Каргин и Большак покорно ждали своей участи.

Тогда Ганька бросился к Луке, схватил его за винтовку:

– Не надо, Лука! Не дам я тебе убивать их. Разве не видишь, что они винтовки бросили?

Пришедший в себя Каргин тоже закричал Луке:

– Убить вы нас успеете. Никуда мы не денемся. А сейчас нам Семена давай. Мы ему все объясним. А там ваше дело – казнить или миловать.

Остывая от ярости, Лука поставил винтовку к ноге, криво усмехнулся:

– Ну, молите бога за Ганьку, господа заграничники! Навел бы я вам суд, кабы не он. Что это сдаваться-то позвало?

– Зовите Семена. Тогда все узнаете.

– Где, Ганька, Семен?

– Дома. Пошел чай пить.

– Собери-ка ты эти белобандитские пукалки, – показал Лука на винтовки, – да сбегай за Семеном. Этих залетных коршунов я покараулю…

Был Лука горяч, да отходчив. Когда Ганька ушел за Семеном, он усадил Каргина с Большаком в передний угол, а сам сел на стул у порога. Оглядев их с ног до головы, беззлобно сообщил:

– Тебя, паря Каргин, все равно хлопнем. Зря ты явился. Не миновать тебе расстрела. Шибко уж ты насолил нам. Егора еще может и пожалеем, а у тебя один конец – пуля в лоб.

Большак заметно повеселел от его слов и даже отодвинулся от Каргина. А Каргин помрачнел, насупился и, не отвечая ему, думал: «Убьют, должно быть. Если все так настроены, как Лукашка, дела мои швах. Пощады от таких не дождешься». Там, за границей, ему казалось, что стоит вернуться и все рассказать про себя, про Кайгородова и Рысакова, и вина его будет искуплена. Но, судя по всему, ничем их не проймешь, добрым для них не сделаешься.

«Лукашка – этот только орет. А вот Семен – тот орать не станет. Если и у него такое же настроение – на месте ухлопает. Взять, пока не поздно, убить Лукашку и уехать куда глаза глядят». – И он осторожно ощупал за пазухой револьвер, размышляя, не выхватить ли его, не выстрелить ли в эту противную рожу ничего не подозревающего Лукашки.

Егор, словно заподозрив что-то, покосился на него и стал доставать из кармана шинели китайские сигаретки в яркой упаковке. Каргин в свою очередь гневно посмотрел на Егора и провел рукой по губам, приказывая помолчать. Тот чуть заметно кивнул головой в знак согласия, а сам повернулся к Луке, протянул ему пачку с сигаретками:

– Закури, Лука, заграничных. Душистые, паря.

– Давай, давай… Покурим китайских, сравним их с нашей зеленухой. А ты, Каргин, чего не закуриваешь? Все здоровью навредить боишься? Этого тебе бояться теперь не к чему. Дело твое ясное – здоров, а помрешь еще до зимы.

– Значит, меня определенно стукнут? – спросил, зло усмехаясь, Каргин и сунул руку за пазуху. У Егора перекосило от страха рот, а Лука спокойно разглагольствовал:

– Конечно, стукнут. Я вот теперь отошел. И пока я трезвый, ты меня можешь не бояться. Не убью. А вот когда выпью – не поручусь за себя. Власти могут тебя и помиловать, у нас ведь ДВР. В городах, говорят, даже купцам и фабрикантам ничего плохого не делают.

– Им что же, разрешают торговать и хозяйничать?

– Разрешают. Куда же денешься, раз у нас «буфер». Живут пока вольготно…

В комнату стремительно вошел Семен, одетый в синие галифе и зеленую стеганку, с наганом на боку. Каргин и Большак вскочили на ноги, бросили руки по швам.

– Ну, с чем пожаловали, господа белобандиты? – глянул он на Каргина пристально и зло.

– С покорной головой явились.

– Сейчас отправлю вас в Завод. Пусть что хотят, то и делают с вами. Только мы о вас доброго слова не скажем. Понятно?

– Понятно, – вздохнул Каргин. – Хорошего я для себя и не жду. А появился я здесь из-за тебя. Иначе бы жил и жил за границей.

– Из-за меня? Это отчего же?

– Нам приказали тебя убить. А мы с Егором сказали себе, что лучше сами пропадем, а тебя убивать и не подумаем.

– Ну, спасибо! – усмехнулся Семен. – А чем вы докажете, что вас меня убить послали?

– Доказать, Семен, это просто. В Услонском лесу мы Кузьму Полякова пристрелили. Он был с нами и хотел во что бы то ни стало с тобой разделаться. Не убей мы его, он бы нас зарубил.

– Кому же это понадобилось убивать меня?

– Союзу казаков Дальнего Востока. Слыхал о таком?

– Слыхал, как же… Ну, так вот что. Ни единому вашему слову я не верю, этим меня не купите. Знаю я вас, благородных. Наговорите с три короба, а только не разжалобите, не задобрите. Ученые мы теперь… Лука! Садись, брат, на коня да кликни с десяток партизан. Поедем смотреть, где они унгерновца своротили.

Лука ушел. В сельревкоме остались Семен с Ганькой и Каргин с Большаком. Семен старался не глядеть на них и не разговаривать. Ни одного доброго чувства не шевельнулось у него к Каргину. Он ему не верил и по-прежнему считал врагом.

Когда Семен, повернувшись спиной, рылся в шкафу с делами, Каргин долго наблюдал за ним, потом окликнул:

– Семен!

– Ну, что еще?

– Возьми у меня револьвер. – И он подал ему рукояткой вперед свой наган. – Обыскать меня Лука с Гавриилом забыли и сам про него забыл. Теперь вот вспомнил. Бери.

Семен молча взял у него револьвер, проверил – заряжен ли, и сунул его к себе в карман. Заложив левую руку за ремень, которым был подпоясан, он походил по комнате, потом уселся на подоконник.

– Никак я не думал, что ты одним из первых домой пожалуешь! На что же ты надеялся?

– Ни на что не надеялся. Просто оказался в таком переплете, что ничего другого не оставалось, – ответил Каргин и принялся было рассказывать про Кайгородова, но Семен оборвал его:

– Расскажешь все начальнику госполитохраны. Мне тебя слушать сейчас некогда, вон уже партизаны едут.

Когда партизаны собрались. Семен сказал им:

– Никому не говорите, что Каргин и Большак вернулись. Ты, Ганька, тоже помалкивай. Особенно не распространяйтесь о том, что они Кузьку пришили. Тут еще много дела будет…