Константин Седых - Отчий край

А синим звездным вечером началось. Взыграла, загудела, забуянила вся Чита. Не зная, с чем сравнить все происходящее в городе, Гавриил сравнил это с бурным весенним разливом знакомых ему с детства речек и рек.

В восьмом часу за ним забежал радостно возбужденный, сгоравший от восторга и нетерпения Гошка. Забыв поздороваться, всполошил он Гавриила сердитым криком:

– Ты что это дома отсиживаешься! Собирайся давай!

– Куда собирайся?

– А ты знаешь, что сегодня в городе творится? Прозеваешь, всю жизнь потом жалеть будешь. Весь народ на улицы высыпал. Такая манифестация будет, что закачаешься.

– Это еще что за манифестация?

– Пойдем, пойдем! Сам все увидишь!

Над центром города стояло зарево электрического света. Оттуда доносился глухой, непрерывный, охвативший полгорода шум.

– Слышишь? – спросил, выходя из калитки на улицу, Гошка у Гавриила и тут же приказал ему: – А ну, приурезали! Не отставай от меня!..

Когда они выбежали на Соборную площадь, на ней уже бурлила и разливалась все шире и шире огромная толпа народа. Из всех улиц и переулков непрерывно вливались в нее то беспорядочными кучками, то небольшими колоннами все новые и новые люди. Они несли с собой красные знамена, плакаты и лозунги.

На тротуарах у почтамта и аптеки с цветными шарами в окнах толпились зрители. То нарастая, то спадая, плескался прибой голосов, поднимался в небо синий пар. Ничего подобного Гавриил никогда не видал. Владевшее этим человеческим сборищем возбуждение передалось и ему. На душе у него стало весело, празднично и немного тревожно. Все время ему хотелось двигаться, толкаться, слушать других и шуметь самому.

– Ну, видишь теперь, зачем я торопил тебя? – спросил у него Гошка с таким видом, словно все, что творилось кругом, было его затеей. – Здесь пока еще только одни городские. Рабочие еще не подошли. Они с дальнего вокзала и с Большого острова пойдут. Вот на них стоит посмотреть. Аж земля гудит, как двинется рабочий народ. Ты настоящих рабочих-то еще и в глаза не видывал. Давай пробираться к вокзалу, иначе самое главное проморгаем…

Они стали спускаться вниз к привокзальной площади. На тротуарах нельзя было протолкнуться, и шагали прямо по мостовой. Пестрая живая стена тянулась непрерывно. Она кашляла, шевелилась, смеялась, разговаривала. У Ганьки зарябило в глазах от множества мужских и женских лиц, от белых и оранжевых полушубков, от шуб и дошек, пальто и шинелей, меховых и ватных курток. До слуха его долетали то веселые и насмешливые, то восторженно-удивленные, то полные нескрываемого раздражения и тревоги голоса.

Чем дальше уходили Гошка и Гавриил от Соборной площади, тем реже становилась толпа. Пересекая темную боковую улицу недалеко от театра, они увидели вынырнувшую откуда-то из мрака рессорную пролетку. Одинокий пассажир в пролетке вдруг поднялся на ноги, истерически взвинченным голосом обратился к публике:

– Товарищи! Граждане свободной и демократической Дальневосточной Республики! Что вы делаете? Разве вы не понимаете, чем грозит нам завтра? Пока вы вольны выражать свою волю, организуйте контрманифестацию…

– Вишь, чего захотел! – возмутился Гошка. – Морду бы ему за эту контру набить. Сразу видно, что недорезанный.

– Да помолчи ты, дай послушать!..

Оратор тем временем продолжал выкрикивать:

– Требуйте от правительства сохранения самостоятельной, независимой от Москвы ДВР! Не надо нам чекистских подвалов и чрезвычаек!..

Едва толпа поняла, чего хочет оратор, как сразу же стала редеть и рассеиваться. Воровато оглядываясь по сторонам, хорошо одетые люди спешили на всякий случай убраться подальше. Скоро около оратора остались какие-то подростки, дряхлый старичок в белых фетровых ботах и Гавриил. Даже Гошка куда-то скрылся.

Увидев, что слушателей почти не осталось, оратор смутился и умолк. Старичок воспользовался этим и насмешливо крикнул:

– Не тех агитируете, гражданин Трупп! Вы на площадь поезжайте. А здесь ничего не выйдет. Здесь неорганизованные…

Оратор с такой смешной фамилией, как оказалось, знал старичка. Он укоризненно бросил ему:

– Значит, и вы здесь, Алексей Кириллович? Тоже пришли воссоединения требовать? Не ожидал я этого от вас, не ожидал!..

Задиристый старичок не остался в долгу.

– Плевать мне, ждали вы или не ждали! – закричал он резким дрожащим голосом. – Я всегда считал ваш «буфер» пустой и недолговечной затеей. Я не большевик, но я русский человек. Жить в этой дыре в отрыве от России мне тошно. Это не жизнь, а прозябание. Вы порочите Советскую Россию, а я считаю, что какая бы она ни была, но хуже прежней не будет… Вот так-то, уважаемый!..

– Вы просто выжили из ума! – прошипел оратор. – Вы старая… – Закончить он не успел. С противоположного тротуара к пролетке метнулся с палкой в руках Гошка. Он огрел палкой извозчичью клячу раз, другой и третий.

Кляча дернулась, рванула вперед. От неожиданности извозчик, стыдливо прятавший лицо в воротник тулупа, едва усидел на козлах. А Трупп не устоял на ногах и вывалился из пролетки. Рявкнув по-медвежьи от боли и возмущения, вскочил он и понесся догонять пустившегося наутек извозчика.

Разъяренный Гошка грозил вслед убегавшему Труппу и кричал:

– Держи его!..

А подростки на тротуаре свистели и улюлюкали…

– Гошка! Черт ты этакий! Чего это ты развоевался здесь? – кинулся к Гошке с тротуара откуда-то появившийся Чубатов. – Я только, паря, подошел сюда. Гляжу, а тут ты воюешь. С чего ты разбушевался?

– А ты разве не слыхал, что тут этот тип говорил?

– В том-то и дело, что не слыхал. Иначе бы тоже ввязался.

Гошка бросил палку и подошел к старичку, который все еще продолжал возмущенно и презрительно фыркать.

– Что это за тип, папаша, был?

– Это, батенька, лидер правых эсеров, член Нарсоба. Тебе бы, батенька, надо было его палкой-то… Лошадка тут ни при чем.

– Рук об него марать не хотелось… У него что, в самом деле такая смешная фамилия?

– Да, да! – расплылся в улыбке старичок. – Фамилия, можно сказать, символическая и для него и для господ эсеров.

Чубатов тем временем спрашивал Гавриила:

– Что такое, паря, происходит? Я никак понять не могу. Переворот затеяли, что ли?

– Какая-то манифестация, а не переворот.

– Манифестация?!. Ну, тогда без переворота не обойдется. Значит, буфер свергать будут. В семнадцатом году в Петрограде тоже началось с манифестации, а потом слышим-послышим, царь с престола слетел. Вот попомни мое слово, что и здесь тоже будет…

– Здесь же царя-то нет?

– Зато министры найдутся, которые против советской власти.

От вокзала донеслись звуки духового оркестра. Они ширились и росли. Рассеявшаяся было толпа снова затопила весь тротуар у театра.