Константин Седых - Отчий край

– Эй ты, офицерский холуй! – заорал тогда ординарец. – В мясо отравы не подсыпал?

Удивленный Роман оглянулся и только теперь увидел стоявшего возле стены у плиты солдата. Это был большерукий немолодой человек с черными усами на широком лице. Стоя навытяжку, он ответил ординарцу, что в мясо ничего не подсыпал.

– Ну-ка, подойди сюда! – приказал ему Роман. – Да не трясись, не трясись. Если карателем не был, будешь жить до самой старости… Денщиком был, что ли?

– Так точно, товарищ!

– Ты это брось. Я тебе не товарищ… Какой части?

– Тринадцатой Поволжской стрелковой бригады, – прогудел солдат густейшим басом.

– У кого в денщиках был?

– У полковника Новогрудского.

– У этого? – показал Роман на полковника, которого в это время уносили из комнаты ординарцы.

– У него.

– Родом откуда?

– С Урала. Из города Ижевска.

– Из Ижевска? Еще хвати, так рабочий?

– Так точно, рабочий!

– Эх ты, скотина серая! – вскипел Роман. – Как же это тебя угораздило полковничьим холуем стать? И не стыдно твоей поганой роже? Рабочие с фабрикантами и генералами за свободу бьются, революцию защищают, а ты… Расстрелять тебя мало!.. Ну, что молчишь?

– А что мне говорить… Не один я таким дураком оказался. Провинились мы перед советской властью. Попались к эсерам на удочку, бунт подняли. А потом поневоле пришлось к Колчаку идти. Нас у него таких-то целая дивизия была. Может, слыхали про Ижевско-Воткинскую? Я до ранения тоже в ней служил.

– Это, значит, вы под красным знаменем за Колчака воевали?

– Мы, – ответил и угрюмо потупился солдат.

– О чем же вы думали? Где у вас головы были?

Солдат обреченно молчал, и это еще больше распаляло Романа. Он не хотел и не мог понять, как могли так позорно и дико заблуждаться рабочие люди. Ведь это же не забитые темные мужики. Это русские мастера-оружейники. Целые горы винтовок сделали они за свою трудовую жизнь. Тысячи людей воюют этими винтовками за советскую власть и поминают добрым словом тех, кто их сделал. А тут, выходит, что некоторых не благодарить надо, а к стенке ставить. Буржуи от смеха надрывались, когда эти дураки под красным знаменем с нами дрались и убивали нас винтовками собственной выделки. И, потеряв всякое самообладание, Роман закричал на солдата:

– Да знаешь ли ты, собачья твоя душа, что такое красное знамя? Это же знамя свободы… Это же!.. На нем наша кровь горит, а вы… Что вы с ним сделали? Уходи с моих глаз, паразит несчастный! Катись на все стороны! Иначе я тебя убью, как гадину…

Потрясенный солдат взапятки отступил от него. Может быть, впервые он понял весь ужас своего положения. В хмурых глазах его был теперь не страх, а стыд и горе. Он покорно надел полушубок, шапку и, забыв про валенки, которые успели стащить с него и не взяли разведчики, так и побрел от тепла и света в ночь, в пургу. Больше его Роман так и не видел. Но долго потом не мог забыть про него.

Только денщик оставил комнату, как двери ее широко распахнулись и в них ввалился фельфшер Бянкин, до самых глаз закутанный в башлык. Следом за ним двое партизан ввели под руки Егора Кузьмича.

– Живой, значит?! – обрадовался Роман. – А я грешным делом думал, что каюк тебе. Как себя чувствуешь?

– Да ничего, дышу. Раз добрались до тепла, теперь отлежусь.

– Может, спирту выпьешь?

– Нет, товарищ Улыбин, от выпивки ему надо воздержаться, – ответил за него Бянкин. – Вот горячего чаю с сахаром пусть выпьет. Сердчишко сразу веселей заработает.

– Ну раз нельзя, так пусть чаем пробавляется. Тогда давай, фельдшер, с тобой выпьем. Растравил тут меня один пленный. Ижевским рабочим оказался. Наорал я на него и выгнал на улицу.

– Не откажусь, – потирая руки, сказал довольный Бянкин. – После такой победы выпить не мешает.

Не успели они выпить, как в комнату ворвался командир полковой разведки Мишка Добрынин. У него был такой возбужденный вид, что сразу все уставились на него.

– Товарищ командир полка! – закричал он хриплым веселым голосом. – Там в одном эшелоне три вагона с бабами.

– С какими такими бабами? Чего ты орешь, как сумасшедший?

– С беглыми буржуйками. Бабы – разлюли малина. Забрались к ним ребята из первой сотни, закрылись и никого к себе не пускают. Неужели им одним этим добром пользоваться?

– Вот еще соль с перцем! Глядишь, так наши дураки передерутся из-за них.

– Вполне возможно, товарищ командир! Ребята из других сотен ходят вокруг вагонов и локти кусают.

– Не было печали, так черти накачали. Должно быть, придется идти наводить порядок.

– Обязательно иди, – сказал Роману Егор Кузьмич. – Выставь от баб всех, кто к ним набился, а к вагонам охрану из серьезных мужиков поставь. Охальничать никому не позволяй.

– Их теперь без стрельбы не выставишь, – завистливо вздохнул Мишка. – Повезло же людям. А тут никакого тебе удовольствия не предвидится. Проморгали мои разведчики, мимо пробежали и ничего не унюхали.

– Брось ты, Михаил, язык чесать! – прикрикнул на него Егор Кузьмич. – Можно подумать, что ты первый юбочник в полку.

– Да ведь обидно же… Другим сегодня масленица, а нам великий пост.

– Ладно! – поднялся Роман. – Пойдем посмотрим, что там за бабы.

– Разрешите и мне с вами, – широко и плотоядно оскалился Бянкин. – Интересно поглядеть на этих пташек.

– Пойдем, если хочешь, – согласился Роман.

На улице пурга бушевала с прежней силой. Она пронзительно свистела, завывала на тысячи голосов. Где-то дребезжали железные листы, ржали голодные партизанские кони.

У Романа больно сжало сердце. Тяжело было коротать лошадям эту долгую вьюжную ночь без корма, на пронизывающем до костей ветру.

– Не нашли вы овса или сена? – спросил у Мишки.

– Где его в такой темноте найдешь. Разве утром что найдем.

Когда вплотную подошли к обметанным инеем вагонам, Роман увидел в замерзших окнах тусклые отблески света. Сразу же ощутил он в себе нетерпение и молодой задор.

Мишка встал на подножку первого вагона, нажал плечом на дверь и сообщил:

– На ключ закрылись, черти!

– Давай стучи.

Мишка забарабанил в дверь. На его настойчивый стук долго никто не отзывался. Наконец в тамбуре кто-то появился, прижался лицом к дверному стеклу, силясь разглядеть, кто пожаловал к ним. Ничего не разглядев, свирепым голосом спросил:

– Кого черти носят?

– Открывай!

– Проваливай, проваливай! Все наши давно дома…

– Открывай, тебе говорят! Идет командир полка с проверкой.

Партизан в тамбуре испуганно отшатнулся от стекла, нехотя открыл дверь. Мишка первым поднялся в тамбур, отпихнул партизана к противоположной двери и потеснился сам, чтобы пропустить Романа и Бянкина.

– Прошу, товарищ командир полка!