Юрий Мушкетик - Гайдамаки

— Служба как, Озеров? — пощипывая усики, спросил Станкевич.

— Да так, ваше благородие…

Станкевич пристально посмотрел на солдата.

— Исхудал ты очень. Нелегко, видно?

Озеров вздохнул, кивнул головой.

— Трудно, ваше благородие. Поначалу думал — с непривычки, втянусь со временем. А теперь… — Василь поднял глаза. Они горели болезненным огнем. — Рукоприкладство, карцер… Мочи нет. Солдата одного из петли вынули. Из новобранцев он; вахмистр донимал, а сегодня ещё и полковой…

Капитан ничего не сказал Озерову. Только ниже опустил голову, чаще закрутил усики. Василь понял: ничего он не может сказать, разве что пожалеет. А для чего солдатскому сердцу жалость? Ведь и так немало в нем незаживших ран, тревог и сомнений…

Вечерами на квартире у Кречетникова собирались офицеры. Генерал любил эти собрания. Сам охотно подсаживался к ломберному столу перекинуться в фараона, сыграть в банк; к услугам молодежи был танцевальный зал, столы с хорошим выбором вин. Сегодня генерал не пошел к ломберным столам, а остался в танцевальном зале в окружении офицеров. Среди них был и поручик Кологривов. Рассказывали разные смешные истории, анекдоты, которые старый генерал очень любил.

Как Кологривов ни напрягал память, он не мог припомнить ни одного. Да и не умел он рассказывать анекдоты. Сын богатого донского атамана, сам бывший казацкий есаул, он выбился в командиры гусарского донского полка своим упорством, храбростью и преданной службой императорскому дому. Армейские офицеры за глаза смеялись над ним, а в душе завидовали. В двадцать шесть лет командир полка! Было чему позавидовать.

— Я расскажу случай, который произошел сегодня со мной. Господа, он походит на выдумку, однако это правда. Несколько часов тому назад я проверял понимание словесности и разных воинских артикулов солдатами, которыми раньше командовал капитан Станкевич…

И Кологривов рассказал о том, что случилось в пятом эскадроне, кое-что изменив и добавив от себя.

— Странный он, этот Станкевич, — отозвался пожилой премьер-майор. — Знавал я его батюшку, достойный и умный был дворянин. Не вышел в него сын. Всё какие-то книжки, немецкие, французские. Видел я среди них и сочинения Вольтера, Руссо.

— Что там Руссо! У него есть более пикантные книги, — вставил Кологривов.

Офицеры с улыбками переглянулись. Кологривов, поняв, что сказал невпопад, стушевался и отошел в сторону.

Кречетников уселся поудобнее в кресле и, разглядывая носки своих сапог, заговорил старческим голосом:

— Непохвально, господа офицеры. Книжки всякие, идеи… Это не приводит к добру. Станкевич человек ученый. А на службу, видите ли, сквозь пальцы смотрит. — Генерал пожевал губами и негромко чихнул (офицеры при этом хором пожелали ему доброго здоровья). — Нам нужно отправить кого-нибудь из офицеров вербовать людей в солдаты. Пришел рескрипт создать ещё два пикинерских полка на этом берегу Днепра. Андрей Петрович, — обратился он к полковнику Гурьеву, — отдайте распоряжение.

— А куда посылать? — спросили генерала.

— Куда-то в направлении Чигирина, Черкасс.

— Там же разбойники, эти, как их?.. — воскликнул кто-то из офицеров.

— Гайдамаки, — подсказал премьер-майор.

Молоденький подпоручик в тесном мундире с кооткими рукавами пожал плечами:

— Гайдамаки тоже воюют с конфедератами.

— Мало ли с кем они воюют, — усмехнулся Гурьев. — Попробовали бы вы попасть им в руки, они бы с вами рассчитались не хуже, чем с конфедератами. Это обыкновеннейшие разбойники.

— Нет, не разбойники, — возразил премьер-майор. — Однако я согласен с Андреем Петровичем — в руки к ним попадать не следует. Эти люди пострашнее простых разбойников. Они убивают не всех, а дворян и других богатых людей.

К офицерам молча подошел Станкевич. Остановился за спинами, слушая спор. Гурьев одними глазами ответил на его поклон, но, возражая премьер-майору, смотрел почему-то на Станкевича.

— Вы считаете, что им присущи какие-то идеи? Они просто обыкновеннейшие скоты. К ним даже не стоит применять оружие, а только плети. Не правда ли, Василий Павлович? — щуря левый глаз, обратился он к Станкевичу.

— Вы о ком? — спросил тот.

— О гайдамаках. Как по-вашему, они имеют какие-то идеи, планы? И что бы они сделали, если бы схватили кого-нибудь из нас, дворян?

— Я слышал о них много непохвального из уст наших офицеров. Однако, мне кажется, никто не задумывался над тем, что привело их к бунту. Насколько мне известно, им просто невозможно было жить. А что касается того, «если бы они схватили кого-либо из нас…» Не знаю. Но разве вам никто не говорил, как гайдамаки ждут русское войско? В надежде на его помощь они, видимо, и подняли бунт.

— Они ждут нашего мужика с дубинкой, а не нас, — сурово произнес Гурьев.

— Наш поселянин смирный душой и преданный своей императрице, — осторожно заметил толстый, как бочка, секунд-майор. — Он не станет бунтовать.

— Вы не дали мне, господа, договорить до конца, — сказал Станкевич. — Я тоже не знаю, какая судьба постигла бы того из нас, кто попал бы в руки к гайдамакам. Всё же гайдамаки видят в нас просто русских, которых они ждут и которым верят, а не дворян.

— Почему в ставке не укажут помешать им? — не слушая Станкевича, обратился к Кречетникову премьер-майор.

Кречетников пожевал губами и, опираясь на ручки кресла, поднялся:

— Пойдемте, господа офицеры, снимем пробу с французского. Его мне прислал один старый знакомый. Что же касается гайдамаков… Вчера я получил письмо от князя Репнина; он пишет: «Не способствовать этому новому огню, а погасить…» Хотя гасить пока что советует словами. Не знаю, как с ними можно говорить. Андрей Петрович справедливо заметил…

Кречетников в окружении офицеров направился в соседнюю комнату. Станкевич тоже хотел идти, но Гурьев задержал его.

— Василий Павлович, присядьте здесь, — указал он на кресло рядом. Полковник постучал пальцами по крышке маленькой серебряной табакерки и, делая вид, что продолжает внимательно следить за танцами, сказал вполголоса: — Я знаю, вам скучно тут, в Бердичеве. Вы любите путешествовать, знакомиться с новыми местами… И как раз выпал случай: получен рескрипт создать два полка пикинёров. Для вербовки нужно послать одного офицера, на которого можно положиться. Хлопот никаких, всё будут делать капрал и солдаты. — Гурьев не договорил, завидев вошедшего в комнату лакея.

— Что тебе?

— Там солдат с пакетом, спрашивает ваше высокоблагородие.

— Пусть войдет.

Лакей вышел и через минуту вернулся с высоким гусаром в запыленном мундире. Отпечатывая шаг, гусар подошел к полковнику, отрапортовал и подал пакет. Гурьев скользнул взглядом по адресу, сломал сургуч и кинул гусару: