Борис Васильев - Владимир Мономах

Этим тогда все и ограничилось. Храм во имя Божьей Матери был воздвигнут через сто лет после закладки первого камня.

Но на пиру по поводу закладки первого камня гуляли широко. Ели смоленскую ветчину и смоленскую оленину. Пили меды ставленные и меды цеженые, а под черную брагу запели дружинные песни. За черной последовала брага хмельная; Добрынька в пляс пустился, выделывая коленца. А следом пошла и белая хмельная бражка под десять разборов. Разобрались и с разборами и спать наладились.

Сладко выспались на душистом сене. И головы с похмелья не болели.

А за утренней плотной закуской Владимир Мономах сказал кривичам:

— Вы доказали свою верность пред ликом Господа Бога нашего Иисуса Христа. Теперь докажите свою верность великому Киевскому князю Всеволоду и мне, его сыну и князю Смоленскому.

— Это опять насчет коней? — И снова зашумели.

— Тихо! — крикнул Мономах.

Замолчали.

— Коней своих никому не отдадим, — решительно заявил князь Воислав.

— Я коней не покупаю, — усмехнулся Смоленский князь. — Но плачу золотом за вашу доблесть и отвагу. Сами создайте конную дружину, сами отберите десятников, сотников и есаулов из наиболее отважных и опытных. Воеводы и подвоеводы будут моими только для согласования общих действий.

— Воюет Киев, а не мы, — насупившись, сказал князь Воислав. — С кем воюет, нам то неведомо. Мы лишь храним верховья торгового пути из варяг в греки.

Заворчали упрямые кривичи:

— Нам-то что ж воевать…

— Мы люди мирные…

— Ну сказал: коней!..

— Ну поворчите, поворчите. А я пока в Киев сплаваю да и упрошу батюшку моего, великого князя Всеволода, отменить потомственное дворянство — оставить только личное.

— А у нас, кривичей, и нет никакого дворянства, — спокойно ответил князь Воислав. — Мы не княжество, хотя меня и провозгласили князем.

— Это за что же такая честь? — спросил Смоленский князь.

— Провозгласили, потому что я ведун. И ведомо мне, что очень, очень скоро сорвутся с места норманнские викинги, а за ними последуют и шведские варяги. Так было издревле.

Все примолкли.

— Что молчите? — спросил Владимир.

— Да вот, — князь Воислав вздохнул. — Никак нельзя нам сейчас на службу поступать даже за золото. Скоро купцы плохую весть принесут.

— И что за весть?

— Что варяги опять зашевелились. И нацелились они на Великий торговый путь. Великое Киевское княжение далёко, нам одним путь из варяг в греки придется защищать. Порушат торговлю, так и вся Русь вздрогнет. Сильно поколеблется вся Земля Русская. Вот где беда-то, князь Смоленский. Куда пострашнее всех половцев. Куда пострашнее и опаснее.

— Поможем, — сказал Мономах. — Киев к Ильмень-озеру дружины пошлет, как при прадеде моем великом князе Олеге Вещем.

Помолчали кривичи.

И вдруг согласно вздохнули, точно по единому приказу.

Вскоре очередной отчаянный и безрассудный конунг викингов Гильом, собрав ватагу столь же отчаянных и безрассудных головорезов, стайками и в одиночку бежавших от вечного голода в нищей Норвегии, провозгласил боевой поход. Неизвестно, правда, куда поход и против кого. И, как то водилось, запалил прощальный священный костер на берегу моря. Викинги — далеко не все, а лишь те, кто своевременно положил перед конунгом меч и щит, — собрались у костра. Это были самые бесстрашные, выразившие желание сражаться впереди всех голыми по пояс, за что им полагался выбор добычи и женщин. Их называли берсерками, и остальные воины их всегда побаивались и сторонились.

Берсерки кружили вокруг прощального пламени, глухо пели прощальную песню, отбивая ритм ударами мечей о щиты. Исполнив песню, они уселись вокруг костра, и конунг засыпал огонь охапками дикой конопли. Повалил густой дым, который с наслаждением вдыхала вся ватага берсерков. В конопле содержалось вещество, не только пробуждавшее невероятную ярость и бесстрашие, но и притуплявшее естественную осторожность воина. Берсерки были приучены вдыхать этот дым перед боем. Конопля давала им силу, неистовство и восторженное наслаждение в тяжелой сече.

Вскоре конунг повел норманнов в Данию. Они не собирались ее громить — разве что чуть пограбить на окраинах, так как даны были их ближайшими и весьма опасными соседями и никогда не простили бы разбоя.

Вот почему конунг не взял с собою в этот раз берсерков: в Дании они могли быть опасными. А остальных воинов сурово предупредил, что лично убьет каждого, кто совершит какое бы то ни было насилие над мирными жителями соседней страны.

— Городов не грабить! — предупредил он. — Женщин не обижать!

Переплыв гирло Балтийского моря на шнеках и ладьях, норманны вторглись в Данию. На их счастье, даны были в очередном набеге, оставленная стража почти не сопротивлялась. Казалось, разжившись продуктами и кое-каким скарбом, можно было спокойно двигаться дальше, но пришли хмурые представители местной власти, привели с собой двух женщин.

— Великий конунг, четверо твоих воинов обесчестили наших жен.

Конунг потемнел лицом.

— Командирам построить воинов в две шеренги. Быстро!

Приказание было тотчас исполнено.

— Будете смотреть в лица моим воинам, — сказал конунг представителям власти и женщинам. — Внимательно. Если никого не узнаете, зарежу за клевету. За мной.

И неторопливо пошел меж выстроенных шеренг. Понурые женщины и представитель власти шли за ним. Прошли всю первую шеренгу. Женщины никого не опознали.

— Здесь нет насильников.

— Смотрите в следующей.

Женщин подвели ко второму строю. И вот, дойдя до середины, одна из женщин остановилась.

— Вот, великий конунг. Двое.

Не решаясь показать рукой, она лишь дернула подбородком в сторону застывших перед ней воинов.

— Три шага вперед! — скомандовал конунг.

Два молодых воина дружно вышли из рядов.

— Эти?

— Да.

Конунг выхватил меч и поочередно вонзил его в животы провинившихся.

— Убрать за строй. Там — добить.

Молча пошли дальше.

— Вот они, — решительно сказала вторая женщина. — И тоже двое.

Еще два воина обреченно опустили свои головы.

— Они?

— Они, великий конунг. Я их до смертной минуты не забуду.

— Три шага вперед.

Шагнули. Один не выдержал, упал на колени.

— Конунг, помилуй…

Сверкнул меч — и голова струсившего воина покатилась по земле.

Конунг вонзил меч и в живот второго.

— Справедливость восторжествовала?

— Да, великий конунг.

— Тогда — вперед!

И простер окровавленный меч свой в замершем воздухе.

Воровским ветерком промчавшись по Дании, норманны ворвались в спокойную, сытую и тихую Голландию. Старики, немощные и женщины с детьми попрятались в многочисленных крепостях и замках, послав для переговоров к вожаку морских разбойников трех мудрых старцев.