Семен Бабаевский - Семен Бабаевский.Кавалер Золотой звезды

Сергей посмотрел на юг. Там, совсем близко, из-за зеленых гор выступал Кавказский хребет, не белый, а синевато-розовый. Он изогнулся как бы перевернутой подковой, и в середине ее в виде шипа возвышался Эльбрус с искрящимися шапками своих вершин. Сергей еще раз взглянул на Пятигорск. Лучи солнца, только что показавшиеся из-за горы, залили всю низменность красным светом, и белые дома, и крыши, и окна так ослепительно блестели, что издали трудно было понять — город ли это или у подошвы Машука раскинулась необыкновенного размера оранжерея под одной стеклянной крышей… Вершины Пятигорья были охвачены синей дымкой и приобрели как бы приплюснутую форму. Бештау тоже словно прижалась к земле, раскинув свои большие и малые отроги; она постепенно темнела и темнела, а потом и совсем скрылась из глаз.

А впереди расстилалась ставропольская степь в радуге летних красок, с зеркалами озер и прудов, и Сергей долго, как зачарованный, смотрел на плывущую под ним равнину, — смотрел, смотрел, а потом махнул рукой и сказал: «Какая ж ты широкая!» Простор, и какой простор уходил к горизонту! Степь и степь вокруг. Как же описать тебя всю сразу, со всеми твоими цветами, какие только рассыпались по тебе, со всеми твоими посевами, какие уже созрели и какие еще зреют, с холмами и водоемами, с садами и лесами?

В степи властвовала страда с ее палящим зноем. Сергею казалось, что вся степь охвачена движением. Села и хутора опустели и приутихли — все живое переселилось на станы и на тока, к тракторам и комбайнам. Поля стали многолюдны: там машут крыльями лобогрейки, в которые впряжены то четверка коней, то пара добрых волов; видны погонычи, сидящие либо в седле, либо на ярме; там покажется одноконная бедарка с ящиком, похож им на гнездо, а в том гнезде сидит либо бригадир тракторной бригады, либо участковый агроном; там растянулся по степи ровной стежкой обоз бычьих упряжек, — в бричках-бестарках бронзой отсвечивает зерно, и сидят в этом зерне мальчуганы-возчики с белыми, выгоревшими на солнце головами; там снуют взад и вперед грузовики, подняв такую непроницаемую гряду пыли, что она похожа на дымовую завесу, под прикрытием которой целая дивизия может идти в бой. Эх, шоферы, шоферы, знатные люди нашего века! Вот уж где вы вволю наиграетесь с ветром!

С воздуха хорошо видно, как движутся по пшенице комбайны. Тракторы, идущие впереди, напоминают степных жуков, волокущих свою ношу. Над соломотрясами подымается белая пыль, похожая на пар, у руля стоит штурвальный. Повсюду жнивье и жнивье, и только изредка заиграет на солнце сочное цветенье подсолнуха или ляжет то темная, как тень облака, кукуруза, то черный квадрат паров, похожий на отрез добротного сукна. А сколько же здесь дорог — и малые и большие, все они спустились, сплелись одна с другой. Ранней весной это были обычные, ничем не примечательные дороги, лежавшие по проселкам в траве и в бурьянах. Теперь же над ними закружилась пыль, и они расширились, ожили, и что ни дорога, то уже считай ее степным трактом. А какие села стоят на этих дорогах! Растянулись они по балкам, точно людям на удивление, и что ни название села, то кусочек самой поэзии: Нагут, Кынкыз, Курсавка, Суркуль.

Смотрит Сергей на запад далеко за эти села и диву дается: ведь вот же рядом и его родные места — белыми парусами красуются казачьи станицы Барсуки, Надзорная, Николаевская… Вдоль Барсуков, как лезвие, блестит Кубань в разливе. Да где ж в самом деле граница Кубани и Ставрополья? Нет такой границы, да, пожалуй, и не было. Раньше удобно было считать такой границей две горы — Стрежамент и Недреманную, стоящие стеной на пути Кубани в Ставрополье. Это они не пустили полноводную реку на ставропольские равнины и повернули ее на Армавир. Теперь и эта несправедливость устранена: на Кубани, вблизи Невинномысска, встала стена, более грозная, нежели Стрежамент и Недреманная, — поднялась над водой белая гранитная плотина, а от этой плотины вырвался на простор, в степь, канал, и прошел он сквозь толщу Недреманной, и Кубань прорвалась на Ставрополье.

Сергей любовался то отарой овец на зеленом склоне, то конским табуном, идущим к водопою, и не заметил, как на горизонте показалось что-то белое — не то полотно, растянутое для сушки длинными полосами, не то стая гусей, слетевшаяся на пригорок. Когда же самолет подлетел ближе, Сергей увидел не полотно и не гусей, а белые дома; они потянулись вдоль улиц, разбежались во все стороны, утопая в пышных кустах зелени, стройных рядах тополей. Это и был Ставрополь.

Летчик сделал круг, как бы желая показать своим пассажирам весь Ставрополь, чтобы под крыльями проплыли и базары, запруженные людьми, и просторная площадь, и главные проспекты с зелеными бульварами, и окраины с широкими улицами. Над центром города летчик даже помахал крылом. Приземлился он так спокойно, что даже не потревожил спавшего пассажира.

Сергей тронул своего спутника за плечо и сказал:

— Подымайтесь.

— Уже приехали? — огорчился пассажир, протирая ладонью глаза. — А я, кажется, немного вздремнул. — Он энергично закинул правую ногу за борт и легко спрыгнул на землю.

— Как вы думаете добираться в город? — спросил он. — До центра километров шесть наберется.

— Об этом я еще не подумал, — ответил Сергей. — В крайнем случае можно и пешком.

— Зачем же пешком? Поедемте со мной. Я сейчас вызову машину.

Он пошел в диспетчерскую звонить по телефону, а Сергей лег на траву вверх лицом, и глаза его, увидев синеву неба, сами закрылись. Почему-то он вспомнил Рубцова-Емницкого и тут же мысленно перенесся снова в Пятигорск. Неслышно к нему подошел его спутник. Он тоже прилег на траву и сказал, что машина вышла из гаража, затем вынул из портфеля сверток и предложил Сергею отведать пирога с рисом и яйцами.

— Жена в дорогу завернула, — сказал он. — Работаю я в Ставрополе, а живу-то в Пятигорске — хорошенькое удобство. Вернее, семья моя там живет.

Они ели пирог и разговаривали, и Сергей узнал, что его случайный спутник — руководящий работник края, что он считает себя старожилом Ставрополя, но что его жена живет в Пятигорске.

— Никак не хочет уезжать с Кавминвод, — пожаловался он. — Просто беда!

Сергей тоже рассказал о себе: и кто он, и откуда, и как попал в Пятигорск; говорил о пятилетием плане станицы Усть-Невинской и о цели своей поездки в Ставрополь.

— Я готов тебе помочь. — Его спутник перешел на «ты». — Да, так вот ты меня послушай. Завтра приходи прямо ко мне. Сегодня день, можно считать, загубленный, а завтра прямо с утра являйся, и я тебе помогу. На всякий случай запиши мои телефоны. Запиши все три. Зачем три? Техническое удобство. Один занят — звони по другому. Звони и спрашивай Николая Николаевича. Это я и есть. Значит, я буду ждать. А вот и моя машина.