Семен Бабаевский - Семен Бабаевский.Кавалер Золотой звезды

Сергей в этот день не только забыл об отдыхе, но и об обеде. На ходу закусив в буфете, он часами, не зная усталости, ходил по Москве. Красную площадь он прошел дважды и оба раза подолгу простаивал возле Мавзолея. Побывал в Третьяковской галерее, гулял по набережной, ездил в парк имени Горького, а Москва все раздвигалась и раздвигалась перед ним, одна улица казалась шумней другой, одна площадь величественней другой. Все, что он видел, и радовало, и удивляло его, и вызывало такое ощущение, точно кто-то невидимо ходил рядом с ним и всякий раз спрашивал: «Ну, как? Хороша Москва? Но это же обычный день! А ты бы посмотрел Москву праздничную!..»

Сергею суждено было увидеть Москву и праздничную. На другой день в назначенное время он прибыл в Управление. Там он узнал, что в числе многих других Героев Советского Союза его вызвали на празднование Дня танкиста.

В тот вечер Сергей возвратился в гостиницу в приподнятом настроении. Ему казалось, что на земле нет человека счастливей, чем он.

Ему не сиделось, и он вышел на балкон. Перед ним лежал Охотный ряд. Смотришь на него сверху, и кажется, будто там, внизу, между высокими домами катится живая река. Над ее руслом блестит и вздрагивает медная паутина, качаются белые бусы фонарей, точно бакены на быстрой воде. В шесть рядов несутся автомобили, и нет им конца! Улица наполнена разноголосым говором машин. Посмотришь вслед этому блестящему потоку — мигают, отражаясь в асфальте, стоп-сигналы, точно яркие звезды катятся по земле. Красив и величествен город в ночное время!

Утром кто-то настойчиво забарабанил в дверь. Сергей проснулся, соскочил с кровати, наскоро оделся и вышел в коридор. Перед ним стоял старшина — шофер генерала.

— Ты ли, Гриша?!

— Так точно! — громко ответил старшина.

— Ну заходи, дружище! Ты какими судьбами в Москве?

— А такими судьбами, что мы теперь все здесь.

— То есть — как все? Всей дивизией? В Москве? Да где же вы? Садись, рассказывай.

— Сидеть некогда, — сказал старшина. — Генерал сказал, чтобы я вас побыстрее привез. Машина внизу, так что давайте собираться.

— Генерал? Поехали. Я готов!

Долго ехали по улицам Москвы, подстроившись в автомобильную очередь. Гриша вел машину молча, даже ни разу не взглянул на сидевшего рядом с ним Сергея. Только однажды, притормаживая машину, сказал:

— Трудно ездить. Привык к фронтовым дорогам, а тут красные огни так и маячат перед глазами. Тормоза горят!

Выехали за город, и Гриша повеселел. Широкая, залитая солнцем трасса радовала взор. Машина набирала скорость. Бежали навстречу сосновые лески, дачные домики, и вскоре шоссе вонзилось, как копье, в оранжево-зеленую толщу леса. Гриша сверкнул на лесную дорогу, с еще свежими следами гусениц, и поехал мимо узенькой речонки с темно-голубой стоячей водой; красными пятнами плавали по ней листья. Издали, из глубины леса, плыл протяжный гул моторов.

— Слышите знакомую песню? — спросил Гриша. — Это наши готовятся к празднику.

В лесу чувствовалось дыхание ранней осени. Веяло пряным запахом вянущих, припавших к земле трав, опавших листьев — деревья неохотно снимали свои зеленые наряды, заменяя их буднично-серыми с нежной оранжевой окраской.

Неожиданно на поляне Сергей увидел палатки. Окруженные зеленью леса, они казались необыкновенно белыми, точно свежие сугробы снега. При виде этого знакомого походного жилья у Сергея так радостно забилось сердце, точно он подъезжал к родному дому.

Машина пронеслась мимо часового, стоявшего под парусиновым грибком, и остановилась возле высокой квадратной палатки. Сергей подбежал к ее раскрытым дверям и увидел генерала. Ему казалось, что он не покидал дивизию, этот лесной лагерь, и он разволновался еще сильнее. Приложил дрожащую руку к козырьку, нечаянно сдвинул фуражку и, стараясь казаться спокойным, щелкнул каблуками.

Разрешите, товарищ генерал!

— А! Тутаринов! Заходи, заходи!

Генерал обнял Сергея, положил руку на его плечо и посмотрел на смуглое, до черноты загорелое лицо так, как смотрит отец на сына, встретив его после долгой разлуки. За четыре года войны многие молодые офицеры, так же как и Тутаринов, выросли на его глазах, не один из них отличился в боях, пройдя тяжелую дорогу от Сталинграда до Берлина. Опытный боевой генерал умел со всеми подчиненными быть одинаково требовательным, строгим, одинаково внимательным, и никто в дивизии не мог даже и подумать, что этот смуглолицый юноша из горной казачьей станицы был у него на особенном счету и что к нему генерал питал отцовскую любовь.

Еще под Сталинградом, после многодневных и кровопролитных боев, генерал высоко оценил умение, находчивость и храбрость никому еще не известного в дивизии старшего сержанта Тутаринова. Тогда же он представил Сергея к званию Героя Советского Союза и подписал приказ о производстве в офицеры. Молодой механик-водитель был вызван в штаб. Генерал беседовал с ним долго и запросто. Ему понравились смелые суждения Сергея о войне, о танковой атаке, о внезапности ночного налета. Вернулся Сергей в свой батальон командиром танка. И хотя после этого памятного разговора их отношения и не вышли за рамки обычной армейской субординации, однако с тех пор между ними протянулась невидимая, но крепко связавшая их нить сердечной дружбы и уважения друг к другу. Генерал постоянно интересовался жизнью и боевыми делами своего молодого офицера, а Сергей где бы ни находился, в каком бы жарком сражении ни участвовал, всегда думал о генерале, и одно желание наполняло его сердце — делать все так, чтобы командир дивизии был доволен.

Давая согласие на увольнение Сергея из армии, генерал решил, что такой офицер, как Тутаринов, там, в кубанской станице, теперь, пожалуй, нужнее, нежели в дивизии. Перед отъездом Сергея генерал вызвал его к себе, и они, вспоминая прошлое и разговаривая о будущем, просидели весь вечер. Генерал говорил о пятилетнем плане страны, о том, чем заняться Сергею дома. Многое из того, за что так горячо брался Сергей, в частности составление пятилетнего плана станицы, делалось им по совету генерала.

— А! Вот ты теперь каков! — сказал генерал. — Совсем почернел под кубанским солнцем. Ну, как твои дела? Как поживают отец и мать? А мне ночью из Управления позвонили о тебе. Да ты чего же стоишь? Садись, теперь ты у меня гость! Признаться, Тутаринов, я жалел, что дал согласие на твое увольнение из армии. Да ты садись.

Сергей присел на край стула.

— А я вот увидел следы гусениц, — заговорил Сергей, — услышал гул моторов, увидел палатки, вас… и хочется проситься снова в дивизию.

— Зачем же проситься? — Генерал сел рядом. — Будет нужно — я и сам тебя позову. Вот как сейчас.