Эптон Синклер - Широки врата

— За вами не следили?

— Я не думаю, но говорите тихо и быстро.

— Я не знаю вас, Хосе, но я предполагаю, что вы честный человек, и я могу доверять вам. Я прошу вас дать мне слово, что вы никому не расскажете, что я вам собираюсь сказать. Я даю такое же обещание, что ничто и никогда не заставит меня сказать слово о вас, или раскрыть, что вы мне скажете. Договорились?

— Да, сеньор, вы можете доверять мне в этом. Но вы должны знать, что я бедный человек, и калека, и я нахожусь в плохом положении. Они посадили меня в тюрьму и почти приговорили к расстрелу прошлым летом, когда они взял Касерес. Только мой хозяин смог спасти меня. Ему было нелегко найти человека, который будет работать так много, и кто знает, что желают дамы и господа, и кто может немного говорить на разных языках.

— Они здесь расстреляли много человек?

— Сотни, сеньор. Они расстреливали тех, у кого были синяки на плечах, доказывающие, что они стреляли из винтовок. Они расстреливали тех, кто пах порохом. Они расстреливали тех, у кого были враги, которые донесли, что они имели дело с красными, или продавали им товары, или что-то ещё. Они все еще расстреливают каждую ночь.

— Я слышал выстрелы и интересно, это был расстрел.

— Прошлой ночью они расстреляли школьную учительницу, по их словам, она была шпионкой. Она пряталась в водоводе в течение длительного времени, и двое ее учеников приносили ей еду. Вчера кто-то услышал, что один из детей сказал: Я должны взять колбасу учительнице. Солдаты проследили за ребенком. Вот такие дела, сеньор.

— Я пытался найти кого-нибудь, кто бы поговорил со мной, но без успеха.

— Они не знают, что с вами, сеньор. Некоторые из них уверены, что вы являетесь агентом, но они не знают, на чьей стороне. Другие считают, что вы просто один из тех богатых американцев, которые имеют много денег и делают странные вещи с ними.

Ланни начал свою историю, отклоняясь лишь незначительно от фактов, чтобы усилить её романтические аспекты. Он сказал:

«У меня есть молодой друг, англичанин, благородный и щедрый сердцем парень. Его отец друг моего детства, и я наблюдал, как он рос. С самого детства я думал, что он женится на моей сестре, которая была того же возраста. Но он стал социалистом, а ей это не понравилось, и она бросила его. Тогда он решил, что будет воевать за правительство Испании. Может быть, это было глупо, не знаю. Во всяком случае, он приехал в Мадрид, как пилот. Его самолет был сбит, и я слышал, что он был ранен, и привезён в качестве заключенного в Касерес. Моя сестра убивается из-за него, так же, как и его мать и отец, мои дорогие друзья. Мы не смогли ничего узнать о нем, тогда я сказал: „Я поеду в Касерес и посмотрю, смогу ли я узнать, где он находится и как с ним обходятся, и, возможно, смогу отправить ему еду“. То есть это точно не шпионаж, и это не должно рассматриваться как что-то плохое».

Был тишина. «Это будет рассматриваться очень плохо, сеньор», — наконец, сказал человек. — «Вы находитесь в большой опасности».

— Может быть и так, но я должен довериться кому-то. Можете ли вы сказать мне, есть ли военнопленные в этом городе?

— Да, сеньор, есть, но это большая тайна, и никто не смеет говорить об этом.

— Вы знаете, где держат офицеров?

Опять тишина. Мужчина выглянул в темную улицу, прежде чем прошептал: «Они находятся в круглой башне старой казармы».

— Вы знаете, сколько их там?

— Около пятидесяти, я полагаю.

— Вы знаете какие-либо имена?

— Нет, сеньор, это может стоить жизни человеку, задающему такие вопросы.

— Они никогда не выпускают их, я полагаю.

— О, нет, как они могут?

— Вы слышали что-нибудь о том, как с ними обращаются?

— Я слышал, что очень плохо.

— Вы не знаете кого-нибудь, кто мог бы узнать, есть ли мой друг среди этих заключенных?

Опять более долгое молчание. — «Было бы очень опасно попытаться, сеньор».

«Слушайте», — сказал Ланни. — «Мне очень нужна помощь, и я готов платить за это. Я не богатый человек, но я зарабатываю деньги на картинах, и все, что у меня есть или могу получить, я готов потратить, чтобы попытаться сделать жизнь проще для этого молодого англичанина. Я считаю, что люди, которые охраняют заключенных, не все святые, и что один из них мог бы заработать немного денег. Может быть, у кого-то есть девушка, которая может чего-то хотеть. Может быть даже, что есть кто-то, кто не совсем верен форме, какую он носит. У меня нет ни малейшего представления, но, возможно, оно есть у вас. Вот несколько купюр по сто песет, и вы можете взять одну из них для себя и заплатить другими тому, кто может что-нибудь узнать для меня».

— Купюры слишком велики, сеньор. Бедный человек не может потратить много денег в этом городе, не привлекая внимания. И в любом случае, если я помогу вам, то сделаю это скорее для дела. Мы испанцы люди страстные и легко не сдаёмся. Скажите мне, что вы хотите знать.

— Я хочу знать, где мой друг и как он. Он был ранен, и, возможно, выздоровел, или он может быть по-прежнему болен. Я хочу знать, как проходит лечение. Я был бы рад, если бы ему сказали, что я нахожусь в городе. Есть слово, которое подтвердит это. Это слово Ромни. Сможете запомнить его?

— Ромни. Я запомню его.

— Это имя английского художника, и оно ничего не значит для кого-либо еще. Но мой друг его поймет, и оно скажет ему, что я рядом, и что человек, который его сказал, друг.

— Ромни. А как имя вашего друга?

«Альфред Помрой-Нилсон.» — Ланни произнёс его несколько раз и заставил официанта повторить его. Потом он спросил: «мы встретимся снова здесь?»

«Никогда на одном и том же месте», — ответил собеседник. Он назвал другую темную улицу рядом с домом другого гражданина, которого посещал Ланни. Очевидно, он знал много о том, что приезжий делал в городе. Он сказал: «Я дам вам знать, когда у меня будут новости, и когда мы снова встретимся. Теперь, если вы свернёте машину в переулок, я выскользну, а вы можете сдать машину назад, и это будет похоже, что вы разворачиваетесь».

Ланни сделал это, и в один миг человек исчез в темноте. Ланни поехал в отель, говоря себе, что пройдет мало времени, когда он узнает, был ли Хосе шпионом. Но потом он подумал: «Может быть, они поведут меня, или, может быть, они будут использовать меня, чтобы поймать кого-то другого». Роль секретного агента стимулирует воображение. Во всяком случае, воображение Ланни.

На следующее утро, когда Хосе принес на завтрак кофе с горячим молоком, апельсиновый сок, яйца и булочки, он прошептал: «Я думаю, что всё может быть устроено, сеньор, но это займет некоторое время».

Ланни ответил: «Я постараюсь занять это время».

У производителя колбасок была картина Пресвятой Богородицы, у которой была разрезана грудь, и на её кровоточащем сердце сидел голубь. Картина была похожа на испанский «примитив», и была по-настоящему примитивной в том смысле, что она была довольно грубо нарисована. Никто и никогда не слышал имя художника, но её хозяин настаивал на том, что он был известным художником, и хотел тысячу песет. Работа имела подлинное чувство такого рода, и Ланни подумал, что игуменья какого-нибудь монастыря в Саут-Бенде, штат Индиана, может принять её за подлинный примитив и заплатить тысячу долларов за неё. Ему не придется возиться с ней лично, потому что есть дилеры, которые специализируются в католическом искусстве. И даже если он выбросит картину за борт на пути в Нью-Йорк, то она окупит свою цену сейчас.