Эптон Синклер - Широки врата

«Они подумают, что-нибудь похуже», — ответила молодая женщина.

— Ну, все-право, я пошёл за автомобилем.

Они ехали, и никто не обращал на них никакого внимания. Вскоре они выехали за город, где никто не мог их подслушать, поэтому они могли отказаться от маскирующих псевдонимов «Мюллер» и «Шмидт». Труди могла смотреть на него без страха, а он мог изредка бросать на нее взгляды, когда позволяла дорожная обстановка. Как поклонник искусства он говорил, что ее черты представляют блестящий успех некоего природного скульптора. Он никогда не видел женского лица, так выражающего высокое мышление и чувство долга. Когда он впервые встретил ее четыре года назад студенткой художницей и последовательницей социализма, он был поражен ее живым интересом ко всем новым идеям, с которыми она сталкивалась. Кстати, манеру, с какой она держалась, можно было определить термином «резвость». Она заставила его думать о чистокровных скаковых лошадях. Наблюдая за её работой и видя ее сильную сосредоточенность и восторг при достижении результата, он подумал: «Вот это настоящий талант, и я должен помочь ему получить признание».

В те далекие и ушедшие счастливые дни можно было верить в идеи, свободно их обсуждать, и быть уверенным, что, в конце концов, возобладает самая лучшая. В те догитлеровские времена на щеках Труди Шульц появлялся румянец при удаче с выполненным рисунком или при обсуждением преимуществ социализма перед коммунизмом, демократии перед диктатурой. Люди и Труди — Ланни был в восторге от музыкального сочетания их имён — часто вступали в споры, как это делал сам Ланни, что скорее было причиной расколов и отсутствия настоящего сотрудничества между левыми группами, а не конфликт идей, или персоналий. А также отсутствие толерантности и открытости, старомодных добродетелей: бескорыстия и любви. Причиной также была борьба за власть. Раскол и ослабление движения были вызваны мыслями о себе, а не о массах, которым обещали служить. Слушая эту пылкую молодую пару на собрании интеллигенции в школе, которой он и Фредди Робин помогали, Ланни думал: «Вот правда, немецкий дух, который Бетховен и Шиллер мечтал распространить по всему миру. Alle Menschen werden Brüder!»

Теперь Люди не было, а его жена была измучена страхом и горем, которые продолжались уже полтора года. Она сжимала руки, когда говорила. Её точеные ноздри мелко дрожали, и временами в её глазах появлялись слезы и текли по ее щекам. По бледным щекам, и Ланни мог догадаться, что ее работа, или то, что это было, не оставляло ей ни времени, ни денег, чтобы правильно питаться. Он хотел было предложить ей где-нибудь поесть, но понимал, что это будет воспринято, как навязчивость и дурной тон.

Она хотела привести его в то же состояние, что и сама, чтобы не дать ему также наслаждаться тишиной и счастьем. Так как она рисковала показываться с ним на улицах и дорогах, она хотела использовать это, чтобы внушить ему трагическую необходимость помощи в её деятельности и её товарищей. Она хотела убедить его оказать помощь в спасении Люди, если он был еще жив, а если он погиб, то в спасении его товарищей и его дела.

У Ланни никогда не было случая рассказать любому из этих немецких друзей, что он сам видел и пережил. Теперь он слушал знакомый рассказ о жестокости за пределами воображения порядочных людей. Труди рассказывала ему о судьбах людей, которых он встречал на школьных приемах. Бледная и дрожа от ужаса, она говорила:

«Они хватают мужчин и женщин, старых и молодых, они не щадят никого. Они вывозят их в лес за пределы города и избивают их до смерти и хоронят их на том же месте, или оставляют их там, пока кто-нибудь не найдёт их и не похоронит. Они бросают их в застенки, которые имеются в подвалах полицейских участков и штаб-квартиры партии. Там пытают людей, заставляя их сознаться и назвать своих друзей и товарищей. Там бывают случаи до того отвратительные, что нельзя заставить себя рассказывать о них. Ни испанская инквизиция, ни китайские палачи, ни дикие индейцы в Америке не делали ничего подобного, что делают они».

«Я слышал много об этом», — ответил Ланни. Он решил сейчас ничего больше не рассказывать.

— Германия стала страной шпионов и предателей, никогда не знаешь, кому можно доверять. Они учат детей в школах шпионить за своими родителями и доносить на них. Они мучают совершенно невинных людей за действия их родственников. Нельзя доверять ни слуге, ни сослуживцу, даже другу. Уже впятером нельзя встретиться в частном доме, никто не смеет высказать мнение или даже спросить о новостях. Никогда не знаешь, кто днём или ночью постучит в дверь или группа штурмовиков, или гестапо со своим тюремным фургоном. Всегда находишься под воздействием этих ужасных мыслей и не можешь выбросить их из головы. Я женщина, а у них так много садистов и выродков, поэтому я ношу с собой флакон с ядом и готова проглотить его, прежде чем они коснутся меня.

«Послушайте, Труди», — сказал он. — «Почему бы вам не позволить мне помочь вам выбраться из этой страны?»

— И бросить моего мужа? Ланни, вы должны знать, что я не могу этого сделать!

— Мне не нравится это говорить, но есть ли шанс, что он жив. Ведь за полтора года он не смог отправить вам ни слова? А некоторые из его товарищей по заключению были освобождены!

— Вы об этом ничего не знаете, Ланни. Все происходит в темноте. Они держат людей в уединенных подземельях, чьи имена не известны. И даже если бы я знала, что Люди погиб, я бы осталась ради других. Как я могу быть в безопасности, пока мои дорогие друзья терпят такие муки и чрезвычайно нуждаются в помощи?

— Но, возможно, вы сможете лучше им помочь из вне?

— Я наблюдала за беженцами из России и других стран. Они бессильны, отрезаны от своих корней. Они теряют чувство реальности и становятся чужими для своих соотечественников. Они живут в своём маленьком ложном мире.

— Но вы художник. Вы можете передать всё, что вы знаете и что вы чувствуете, в вашей работе. Вы можете стать другой Кете Кольвиц [34] Кете Кольвиц (1867–1945), — немецкая художница, график и скульптор .

— Человек должен оставаться здесь и не давать угаснуть искрам свободы. Есть миллионы немцев, которые нуждаются в нас. Наши старые партийные товарищи, и те, кто голосовал за нас, рабочие и интеллигенция. Чаще мы не знаем, кто они, но они все еще живы и, конечно, не забыли все, чему мы их учили в старые времена.

— Но как вы можете связываться с ними, Труди?

— Об этом вы не должны спрашивать. Я поклялась не разглашать наших методов без согласия двух других товарищей. И если я прошу их согласия, то буду обязана рассказать им о вас. А это даст шанс утечки. Я не считаю, что вы будете говорить о нас. Но кто-то может. И на вас может пасть подозрение. Вы должны понимать, как всё это. Возможно, агент гестапо работает среди нас прямо сейчас, и ваше имя станет известно им. Будет гораздо лучше, если о вас будут знать геноссе Монк и я.