Эптон Синклер - Широки врата

Она сидела, молча, пока он читал подробное и хорошо документированное обвинение нацистской программы прекращения безработицы путём накопления госдолга и расходов на перевооружение. Германия больше не обнародует свой военный бюджет. Но другие страны были способы выяснить, как он вырос, и автоматически пропорционально увеличили свои вооружения. Таким образом, в конце концов, целый континент, а на самом деле весь мир, занялся безумной гонкой, концом которой должна стать самая страшная в истории война. Авраам Линкольн осудил милитаризм. Какие потери понесла человеческая культура из-за того, что его партия была предана и стала инструментом плутократии Северной Америки! Такая трагедия этого великого человека из народа, этого великого дела, которому немцы отдали свой труд и свою кровь, не должны признаваться в качестве немецкого поражения а, наоборот, служить славе Тевтоно-арийской расы!

В этот момент Ланни понял, что он был почти в конце брошюры, которая заканчивалась в обычном нацистском тоне, так что любой взглянув на последнюю страницу, не получит представления об опасных мыслях, скрытых в средней части.

«Ну, что вы думаете об этом?» — с тревогой спросила Труди.

— Брошюра выстроена как медвежья ловушка. Кто это сделал?

«Я» — Он посмотрел на нее и увидел, что её щёки немного порозовели.

— Мне кажется, что это очень ловкая работа, и она должна заставить немцев много подумать. Я согласен с каждым словом, за исключением, конечно, начала и конца.

— То, что я сделала, была только попыткой вспомнить то, что вы сказали по вопросу милитаризма и его последствий.

— Спасибо за комплимент. Но это не мои оригинальные идеи, но они здравы, и вы изложили их доступным языком, понятным простому человеку.

— Это моя первая попытка. Я старалась написать то, что вы нашли бы стоящим.

Ланни завёл свою машину. Безопаснее говорить во время движения. — «Скажите мне, что вы сделали с этой брошюрой?»

— У меня было отпечатано несколько экземпляров, так чтобы вы и другие могли увидеть идею. Я могу изменить её, если вы найдете что-нибудь не так.

— Нет, мне нечего добавить.

— Ну, тогда, я могу отпечатать двадцать тысяч экземпляров на деньги, которые мне удалось сохранить из того, что вы дали мне в Зальцбурге.

«В том числе и из того, что вы сэкономили на еде?» — спросил он.

Она не ответила, а он отложил этот вопрос на потом. — «Есть ли у вас план, как распространить их в Германии?»

— У меня есть несколько планов. Есть тысячи рабочих, которые пересекают границу в Германию каждый день, и туда ввозится много видов товаров. Они будут среди них.

— Гестапо сразу узнает, откуда они прибыли, Труди.

— Они придут из разных мест, при условии, если мы сможем собрать деньги.

«Я внесу свою долю», — сказал он. — «Скажите мне, есть ли такая организация, как Deutscher Nationalsocialistischer Kulturbund?»

— Организация появилась и умрет вместе с этой брошюрой. Следующая будет иметь другой вид и будет напечатана в Амстердаме или Женеве.

— Я вижу, что вы нашли работу для себя. Вы предполагаете, что о вас не узнают в качестве источника?

— Я буду работать до тех пор, пока смогу. Пока у меня есть только два контакта здесь, в Париже, и я уверена, что они не предадут меня. К сожалению, я думаю, что французская полиция будет помогать немцам.

«Конечно, пока Лаваль остаётся премьером Франции», — прокомментировал он.

— Даже больше, Ланни. Полиция не меняется, когда меняется правительство. Полиция служит двумстам семьям.

Ланни ехал в сторону Версаля, рассказывая: «Это дорога, по которой рыночные торговки в дождливый день тащили короля и королеву обратно в Париж. Она в те дни была не так хорошо замощена, и домов по обеим сторонам не было, но вряд ли Мария-Антуанетта это заметила. Вы когда-нибудь читали историю графа Ферсена, молодого шведского дворянина, который был ее любовником, и который сопровождал ее на этом гибельном пути?»

«Я знаю только то, что было в школьных учебниках», — ответила она. — «Там не говорилось о любовниках».

— В моей памяти эта дорога осталась окружённой строем кирасир в латунных шлемах с плюмажем, охранявших пожилых джентльменов в цилиндрах и сюртуках. Они постоянно пользовались ею, чтобы попасть на конференцию, а мы подчиненные пылко высказывали предположения, что происходит под их цилиндрами. Большинство из нас были разочарованы, потому что оказалось, что президент Вильсон изучал теологию, когда ему надо было изучать экономику.

«Договор был плохой», — согласилась Труди, — «но на половину не так плох, как его представляет Гитлер».

«В день, когда он был подписан», — продолжил Ланни: «Я был под стражей в старом Консьержери в Париже, и услышав салют, я понял, что он означает. После мои друзья рассказали мне о процедуре. Вы когда-нибудь видели большую Зеркальную галерею?»

— Я никогда не была здесь раньше.

— Эту достопримечательность не пропускает ни один турист. Поедем?

— Ланни! Не следует рисковать!

— Уверяю вас, никто не обратит на нас ни малейшего внимания. В такие яркие солнечные дни, как этот, там будут сотни американцев.

— Но некоторые из них, возможно, вас знают!

— Ну, если и так, то что? Я буду там с солидной на вид молодой леди и показываю ей достопримечательности. Она может быть дочерью одной из сестер моей матери, которых она оставила в Новой Англии около сорока лет назад.

— Но начнутся сплетни, Ланни!

— Нет способа остановить их, поскольку моя жена переехала в Нью-Йорк.

— Она действительно переехала?

— Переехала и прислала мне вежливую телеграмму с пожеланиями мне успеха в жизни.

— Ланни, я так горько сожалею, что была причиной этого несчастья!

— Позвольте мне рассказать вам небольшую историю о том, что произошло в Бергхофе в то время, как вы сидели в машине и, несомненно, почувствовали, что ждали долго.

— Я признаю, что это длилось долго

— Это было несколько меньше, чем два часа. И в течение часа Гитлер закатил нам такую речь, какую миллионы немцев вынуждены слушать по радио под угрозой отправки в концентрационный лагерь. Он рассказал нам всю историю, начиная с 1919 года и до настоящего времени: о злобном Версальском Диктате и предательстве союзников под воздействием еврейско-большевистских плутократов. Вы все слишком хорошо знаете, я уверен.

— Ach leider!

— Ну, Ирма слушал его целый час, а когда он закончил, она шагнула вперед и сказала ему: Я хочу, чтобы вы знали, что я согласна с каждым вашим словом.

— Ланни, как страшно!

— Вы понимаете, что её никто не вынуждал так говорить. Её никто не спрашивал, это была ее собственная инициатива.

— А не потому, что она была разгневана на нас?