Лотар-Гюнтер Букхайм - Лодка

Старик непрерывно занят вычислениями: наш курс, курс противника, курс спасения. Каждое донесение из рубки акустика корректирует вводные данные его выкладок.

Что он делает сейчас? Он пошлет нас прямо вперед? Нет, на этот раз он пробует иной ход: круто влево.

Будем надеяться, он сделал правильный выбор, и капитан эсминца не надумает повернуть в ту же сторону — или же направо, если он движется на нас. Так-то, мне даже неведомо, с носа или с кормы атакует нас враг.

Цифры, называемые акустиком, смешались у меня в голове.

— Сбросили еще бомбы! — он услышал плеск новых бочек, упавших в воду.

Я крепко держусь.

— Встать к трюмной помпе! — очень предусмотрительно объявляет Старик, хотя взрывы еще не прогремели.

Шум! Но, похоже, он не слишком волнует Старика.

Водоворот разрывов.

— Заполняют пробелы! — замечает он.

Если не удалось достичь результата отдельными бомбами или их сериями, они начинают класть их ковром.

Неусаживающийся!

На задворках мозга я спрашиваю сам себя, где я мог встретить это английское слово «неусаживающийся». Наконец я вспоминаю его, вышитое золотой ниткой на швейной машине на этикетке моих плавок, ниже фразы «чистая шерсть».

Ковер! В моей голове начинает разворачиваться рулон: изысканный афганский ковер ручной работы — ковер-самолет Гаруна аль-Рашида — восточная дребедень!

— Нам же лучше! — усмехается Старик. В самый разгар грохота он приказывает увеличить скорость. Он пренебрежительно объясняет, почему новые взрывы не слышны:

— Чем больше сбросили, тем меньше осталось.

Золотое правило, достойное быть напечатанным в церковном календаре. Квинтэссенция опыта, вынесенного после дюжины глубоководных атак: «Чем больше сбросили, тем меньше осталось».

Командир велит поднять лодку повыше. Зачем? Мы собираемся всплывать? Какая команда будет следующей: «Приготовить аварийное снаряжение!»

«Атлантический убийца» — подходящее название для фильма. В кадре — яйцо, пересеченное трещиной толщиной с волосок. Для нашей скорлупки больше и не надо — достаточно одной трещины. Враг может спокойно предоставить морю закончить остальное.

Примерно таким же способом мы избавлялись от садовых улиток. Собирали черных, лоснящихся великанов — ночных улиток — в ведра, чтобы вывалить их в унитаз и смыть водой. В итоге они тонули в выгребной яме. Наступать на них так же противно, как и кромсать на части: зеленая слизь разлетается во все стороны.

В детстве мы играли в крематорий. Отодвинув каминную решетку, мы высыпали кучки дождевых червей из маленьких ведер на раскаленные угли — и в считанные секунды червяки с громким шипением превращались в закорючки из пепла.

Или, например, кролики. Ты крепко держишь их левой рукой за уши и наносишь им удар по шее сзади. Чисто и аккуратно: всего лишь небольшое подергивание — как от электрошока. Карпа прижимают боком к разделочной доске, надавив левой рукой, и с силой бьют дубинкой по голове. Раздается хруст. Надо быстро вспороть ему брюхо. Осторожно с желчным пузырем, желчь не должна растечься. Надутый плавательный пузырь блестит, как шарик на рождественской елке. Карп — необычное создание: жизнь остается в нем, даже разрезанном пополам. Будучи детьми, мы нередко пугались, видя, как половинки дергаются часами, прежде чем окончательно замереть.

Я никогда не мог заставить себя убить голубя, хоть это совсем нетрудно. Им просто сворачивают головы. Зажимают между средним и указательным пальцами — легкое движение, хрясть, и готово! Петухов и кур надо держать левой рукой у основания крыльев, прямо над лопатками, если можно так выразиться. Затем быстро кладешь их набок на плаху и отрубаешь голову топором. Пусть кровь вытекает, только, смотри, не упусти их, а то улетят без голов. Жутковатое зрелище.

Доносятся новые звуки: шум винтов — свист на высокой ноте, слышимый по всей лодке. Я вижу, как вахтенный-новичок на посту управления трясется, как осиновый лист. Он согнулся над распределителем воды. Кто-то еще — не разобрать, кто именно — опускается на пайолу. Сложившийся пополам темный комок плоти и страха. Прочие скукожились, кто как смог, стараясь стать как можно меньше. Можно подумать, им здесь удастся спрятаться.

Один Старик невозмутимо сидит в своей привычной позе.

Опять взрыв! Я обо что-то так сильно ударяюсь плечом, что едва не вскрикиваю от боли.

Еще два.

— Начинайте качать! — голос командира перекрывает рев.

Мы не можем скрыться от эсминца. Проклятие, мы не можем стряхнуть его с нашего хвоста.

Шеф остекленевшим взором поглядывает искоса из уголков своих глаз. Похоже, он ждет-не дождется очередной порции бомб. Извращение: он хочет откачать воду из трюма, а для этого ему необходимы новые бомбы.

Лодку уже не удается удержать без продолжительного откачивания. Трюмная помпа работает, когда за бортом раздается рокот, и останавливается, когда тот прекращается. И так не переставая — включить — выключить, включить — выключить.

Ждем — ждем — ждем.

По-прежнему ничего? Совсем ничего? Я раскрываю глаза, но не отрываю взгляд от палубных плит.

Двойной удар. Чувствую боль сзади шеи. Что это было? Слышны крики — палуба ходит ходуном — пайолы скачут вверх-вниз — вся лодка вибрирует — сталь издает звуки, похожие на волчий вой. Освещение снова отключилось. Кто кричал?

— Разрешите продуть цистерны? — слышу я голос шефа, словно заглушенный ватой.

— Нет!

Луч карманного фонаря шефа прыгает по лицу комндира. Не разобрать ни рта, ни глаз.

Душераздирающй, пронзительный, визгливый крик — затем очередные сокрушительные толчки. Едва улеглась оргия звуков, как снова слышится поскребывание АСДИКа. Этот звук предупреждает о том, что наше подводное убежище обнаружено врагом. Эти царапанья расшатывают нервы сильнее всего. Они не могли бы придумать худшего звука, чтобы мучить нас. Эффект такой же, как от сирен, установленных на наших «Штуках» [76] Ju-87 («Stuka») — немецкий пикирующий бомбардировщик Юнкерс-87. . Я задерживаю дыхание.

Три часа со сколькими минутами? Я не могу разглядеть длинную стрелку.

Поступают рапорта. И спереди, и сзади долетают обрывки слов. Что там дало сильную течь? Сальник ведущего вала? Конечно, я знаю, что оба вала проходят через корпус высокого давления.

Загорается аварийное освещение. В полутьме я вижу, что центральный пост заполнен людьми. Что на этот раз? Что случилось? Откуда эти люди? Должно быть, они пришли через кормовой люк. Я сижу на комингсе [77] Порог. носового люка. Они не могли проникнуть здесь . Черт бы побрал этот сумеречный свет. Никого из них я не узнаю. Двое моряков — помощник по посту управления и один из его вахтенных наполовину загородили мне обзор. Они стоят так же неколебимо, как и всегда, но все позади них находится в движении. Я слышу шарканье сапог, запыхавшееся дыхание, быстрое шмыганье, несколько сдавленных ругательств.