Лотар-Гюнтер Букхайм - Лодка

Небо над нами превратилось в плиту сплошного мышино-серого цвета. Лишь появляющиеся на ней время от времени темные пятнышки говорят о том, что все небеса охвачены жестокой битвой.

Иногда отдельные волны взметаются выше прочих, но удар штормового ветра, сбивающего напрочь с ног высоко взлетевшую воду, немедленно заставляет их вернуться на место.

Свист ветра, выдувающего свою мелодию на струнах нашего страховочного ограждения, становится все пронзительнее.

Шторм перепробовал все свои голоса с разными силами: визжал, выл, стенал. Стоит носу лодки, зарывшись в воду, погрузить в нее ограждение, как стоны моментально прекращаются. Но едва нос выпрыгивает из зелено-мраморного водоворота, как рыдания начинают звучать вновь. Водяное знамя, свешивающееся с лееров, ветер рвет и кромсает в клочья — спустя мгновение его уже нет.

Я прижимаюсь спиной к трубе перископа и медленно приподнимаюсь, стараясь заглянуть через бульверк мостика, чтобы увидеть всю носовую часть лодки. Сразу же по моей голове наносят удар завывающие шквалы ветра. Воздуха больше нет — этого летучего вещества больше не осталось — он превратился в тягучую, вязнущую в зубах массу, которая стремится проникнуть внутрь меня сквозь мои челюсти всякий раз, как я открываю рот.

Шторм! От восторга мне хочется заорать во всю глотку. Я прищуриваю глаза, стараясь сконцентрироваться и запечатлеть в своей памяти моментальные снимки разбушевавшихся волн, эпизоды семейного кинофильма, запечатлевшего рождение и первые детские шаги нашего мира.

Летящие брызги заставляют меня спрятаться за бульверк. Мои веки опухли. Мои морские сапоги доверху наполнены водой. Они неудачно скроены: вода заливается в них через верх голенища. С перчатками дело обстоит немногим лучше. Они успели насквозь промокнуть, и некоторое время назад мне пришлось передать их вниз. Костяшки моих пальцев стали мертвенно-бледного цвета, как на руках прачки.

Нас окутывают пенные плащи, и я не решаюсь стоять, ни разу не согнув спины на протяжении нескольких минут.

Это металлическое корыто без задней стенки, в котором мы стоим, согнувшись в защитную боксерскую стойку, не заслуживает, чтобы его называли «мостиком». У него нет ни малейшего сходства с мостиками обычных кораблей, растянувшимися в полную ширину палубных надстроек, тщательно застекленными, сухими и теплыми — надежные укрытия, из которых можно взирать вниз на штормящее море с высоты десяти, пятнадцати, двадцати метров, как с верхнего этажа какого-нибудь здания. На тех мостиках установлены быстро вращающиеся стеклянные диски, на которых не остается ни капли воды.

Наш мостик, наоборот, не более, чем большой щит, скорее даже — просто панцирь. Отражающие ветер дефлекторы, которые установлены вдоль верхней кромки бульверка, должны защищать нас, отклоняя встречный поток из горизонтальной плоскости наверх, образую таким образом перед нами воздушную стену, но шторм такой силы, как сейчас, делает и без того не слишком эффективные приспособления абсолютно бесполезными. А со стороны кормы мостик и вовсе не предоставляет нам никакой защиты: ничто не прикрывает нас с тыла, и с той стороны постоянно затекает вода.

Большую часть вахты я отстоял среди бурлящей воды, толкающей, засасывающей, тянущей в разные стороны, как на взбесившейся во время половодья реке. Стоит только одному водовороту умчаться назад через открытый для нее шлюз в кормовой части мостика, как второй вахтенный офицер кричит: «Держись!», и мостик накрывает следующий вал. Я скачу по этому боксерскому рингу, прижав подбородок к груди. Но у воды есть свои излюбленные приемы. Она бьет снизу по лицу, отвешивая настоящие апперкоты.

Но я не позволю сбить себя с ног. Я забиваюсь в щель между стойкой дальномера и ограждением мостика. Сгруппируйся, дыши глубже, осядь всем своим весом! Нельзя полностью полагаться на страховочные пояса, какими бы прочными и надежными они не казались.

Не успев прийти в себя после атаки очередной волны, я едва поднимаю голову, чтобы бегло осмотреть свой сектор наблюдения, а второй вахтенный снова выкрикивает: «Берегись!», и на мостик врывается новая волна. Опять наклоняю голову. Получаю еще один удар в спину, за которым тут же следует второй — снизу. Мои руки судорожно вцепляются в поручень так, что, кажется, костяшки пальцев сейчас прорвут кожу. Я мельком оглядываюсь на корму. Далее стоек ограждения и турели зенитного пулемета нельзя ничего разглядеть — кормовая часть судна скрыта покровом бурлящей пены. Заслонки выхлопной системы скрылись в водовороте, впрочем, как и воздухозаборные клапаны: повидимому, в этот момент дизели поглощают воздух из отсеков внутри лодки.

Спустя несколько мгновений следующая волна с басовитым грохотом разбивается о башню боевой рубки и брызгами взлетает высоко в воздух, как вал, налетевший на утес. Рубка разрезает стену волны на две слепящие своими брызгами части, но они снова смыкаются за ее башней, сталкиваются и с ревом устремляются вверх. Затем вода, кипя и бурля, обрушивается на корму, и лодка в очередной раз выбирается из-под накрывшего ее пенного покрова, стараясь стряхнуть с себя всю воду вплоть до самого маленького ручейка. На какие-то мгновения вся верхняя палуба полностью освобождается от воды. Затем буруны вновь наносят удар, заставляя корму уйти под воду. Борись, уворачивайся, приседай и вновь распрямляйся, и так без конца.

Спускаясь внутрь лодки, я, вымокший насквозь, понимаю, что мое тело утратило чувствительность. Со стоном я стягиваю с себя резиновую куртку. Рядом со мной чертыхается парнишка с мостика:

— Какой придурок изобрел такую одежду?

Продолжая снимать мокрые вещи, он безостановочно ворчит.

— Напиши жалобу командованию, — подтрунивает над ним Айзенберг. — Голову даю на отсечение, в ставке обожают получать дельные советы из действующих частей.

— Довольно грубое, — так Старик отзывается о море.

Он сидит за столом, пролистывая свои синие и зеленые записные книжки. Я хочу сказать ему, что, во всяком случае, по моему мнению прилагательное «грубая» подходит для описания наждачной бумаги, но никоим образом не того водного безумия, которое творится вокруг нас. Хотя какой смысл говорить это? Похоже, у него все равно не найдется более выразительного слова, чтобы описать происходящее в океане.

Ворча, он зачитывает вслух:

— Незамеченная неприятелем, подводная лодка может проникнуть в любой район моря, который выберет для ведения боевых действий. Следовательно, она наилучшим образом подходит для минирования непосредственно прибрежных вод противника, входов во вражеские гавани и устьев рек. Здесь, в ключевых местах движения кораблей противника, даже ограниченная грузоподъемность подводной лодки не умаляет ее боевую эффективность. Напротив, небольшое число поставленных мин с большей вероятностью приведет к успеху.