Аркадий Кудря - Фердинанд Врангель. След на земле

Проводники-юкагиры указывали на множество соболиных следов по руслам лесных ручьев, и в Матюшкине опять взыграла охотничья страсть: вот бы добыть хоть одного. Увы, попались лишь куропатки, и он настрелял их не менее десятка.

Словом, все было бы превосходно, если бы не нытье доктора Кибера. Он жаловался, что болит спина и не в силах продолжать путь верхом. Выйдя из леса, достигли почти пустого юкагирского стойбища на Большом Анюе. Жители его подались вверх по реке — караулить там переход оленей.

— Лодку, — умолял доктор Кибер, — найдите лодку!

Но ничего, кроме легкой ветки, способной принять лишь одного человека, отыскать не удалось. Проводник-юкагир взялся добраться на ней до селения Сладкое и попросить внаем лодку. Он воротился на следующий день с плоскодонкой, но и она была совсем невелика и, помимо груза, могла вместить лишь двоих. Поручив Котельникову плыть с доктором в Сладкое, Матюшкин сказал, что там они и встретятся: сам он намеревался ехать верхом через горы вместе с проводником.

Вновь лес, голый и мрачный, и снег уже так глубок, что лошади идут тяжело. Ночлег из-за отсутствия палатки, оставленной доктору Киберу, пришлось провести у костра, под открытым небом. Незадолго до ночного привала путники наткнулись на юкагирское кладбище, представлявшее из себя ряд сбитых из бревен домиков, куда клали покойных вместе с луками, копьями, стрелами и другими принадлежностями быта, которые считались нужными в загробной жизни. В одной из гробниц обнаружились шаманский бубен и колокольчики для камлания. Матюшкин прихватил их для своей коллекции, и теперь, когда он лежал на медвежьей шкуре у костра, погрузившись в тяжелый сон, оживший шаман вдруг явился перед ним, словно наяву. Медленно пританцовывая, он возникал из тьмы леса с лицом, закрытым пугающей маской, и, приближаясь к костру, злобно шипел: «Отдай бубен! Верни мои колокольчики!»

Утром в действиях проводника обнаружилась растерянность, он суетливо менял курс и хмуро бубнил, что это тень рассерженного шамана сбила их с верного пути. На грех у Матюшкина и компаса с собой не было, тоже оставил в лодке. Пришлось ориентироваться по коре деревьев, которая, как было ему известно, чернее на стороне, обращенной к северу. Это помогло. В сумерках вышли к берегу Большого Анюя и развели костер.

Селение Сладкое лежало почти напротив, на том берегу. Их огонь заметили, и вскоре приплыли на ветках два юкагира, привезли свежей оленины и сообщили, что в селении находятся доктор с казаком.

И здесь, в Сладком, жителей было мало. Переход оленей ожидался выше по реке, в Лабазном, и все охотники уехали туда.

— Сделаем так, ваше благородие, — предложил свой план Котельников, когда обсуждался дальнейший путь. — Вы с доктором садитесь в лодку, а я на ветке поплыву, не впервой.

На следующий день благополучно достигли Лабазного и нашли в селении такое же скопление народа, какое наблюдали в Плотбище. Молва о приезде доктора быстро облетела окрестности, и из ближних стойбищ к доктору Киберу потянулись больные. На некоторых, пораженных сифилисом, страшно было смотреть. Облысевшие, с выпавшими ресницами и бровями, провалившимися внутрь носами, они уже мало походили на людей.

Доктор Кибер проявил неожиданную энергию. В освобожденной по его приказу просторной хижине он устроил лазарет. Пол настелили оленьими кожами, для каждого больного был устроен отдельный полог. Взявшийся помогать доктору старик и днем, и ночью поддерживал в хижине огонь.

Доктор признался мичману, что вернуть страдальцам их прежний облик выше его возможностей, но проводимое им лечение поможет хотя бы продлить несчастным жизнь.

Здесь, на Большом Анюе, оленей ждали с еще большим нетерпением. Близилась суровая зима, и угроза голода маячила перед местными жителями. К селению съехались не только юкагиры, но и якуты, ламуты, тунгусы.

И вот наступил роковой день, когда в одно мгновение все их надежды обратились в прах. Ликованием была встречена весть, что огромный табун со стороны противоположного, гористого берега приближается к реке. Все приготовились к встрече. Пусть олени лишь зайдут на уже схвативший реку лед, а остальное пойдет как обычно, люди сплоховать не должны.

На сей раз трудно было понять, где же вожак. Олени возникли на скалистом берегу плотно сбитой массой, их ветвистые рога колыхались, словно лес вдруг покрыл голые вершины. Ну, молил почти каждый, спускайтесь же вниз! Но что-то насторожило животных. Повинуясь неслышной команде, олени вдруг повернули назад и помчались обратно в горы.

Чувства всех охотников выразил чей-то истошно-горестный крик: «Олень пошатнулся!» Провал осенней охоты означал, что голодной зимы не миновать. Она принесет и болезни, и смерть.

Селение огласилось горестными причитаниями женщин. Мужчины с воплями кидались на снег и в бессильной ярости до крови били стылую землю кулаками. Старейшины все не могли отвести глаз от опустевших холмов на том берегу реки, будто им предстал там пугающий мираж.

Отряду Матюшкина пора было возвращаться. Лед, осадивший реку с берегов, начинал кое-где уже и прихватывать стремнину, и в таких местах приходилось прорубать себе путь топором. В якутском селении Пятистенном взяли проводников с собачьими упряжками, и по уже совершенно замерзшему руслу Большого Анюя собаки помчали нарты с людьми и грузом к Нижнеколымску.

Пребывание Врангеля на окружающих Среднеколымск равнинах, населенных преимущественно якутами-скотоводами, благотворно подействовало на его здоровье. Он объезжал на лошади окрестности, знакомясь с местностью и бытом жителей, иногда охотился, пил, по совету якутов, кумыс и к концу лета почувствовал себя явно окрепшим. Прошли и ревматические боли в суставах.

Ко времени его возвращения в Нижнеколымск, в начале сентября, небольшие речки, впадающие в Колыму, уже замерзли, а через неделю лед схватил и главную реку края, на которой стоял северный острог.

Один за другим в поселке собирались и другие члены экспедиции. Унтер-офицер Решетников успешно выполнил порученное ему задание — постройку стана на устье Большой Баранихи близ Чаунской губы. Все, по его словам, прошло нормально. На досуге ловили гольцов в море, набили изрядное количество линных гусей и лебедей.

— Вот только белые медведи, ваше благородие, чуть не каждый день нас осаждали. Пришлось для острастки некоторых и уложить. Остальные успокоились, во льды подались.

Михаил Нехорошков принес вести с низовьев Колымы. Там партии, возглавляемой сотником Татариновым, удалось заготовить немало рыбы, гусей и уток.

Не столь обнадеживающе звучал отчет мичмана Матюшкина о поездке вместе с доктором Кибером по берегам Малого и Большого Анюев. Грозящий юкагирам Большого Анюя голод из-за неудачной оленьей охоты и плохой рыбалки вызывал у Матюшкина большую тревогу.