Аркадий Кудря - Фердинанд Врангель. След на земле

С борта байдары на палубу поднялся лет сорока правитель Уналашкинской конторы Яков Дорофеевич Дорофеев. С ним и проследовали на берег, где в окружении алеутов, одетых в парки и камлейки, стоял выделявшийся своим ростом и богатырской статью чернобородый человек в рясе священника. Он сделал несколько шагов навстречу гостям и поклоном приветствовал их. Врангель протянул ему руку. Дорофеев из-за его спины представил:

— Это батюшка наш, отец Иоанн Вениаминов.

— Здравствуйте, отец Иоанн! Наслышан о ваших подвижнических делах и рад познакомиться.

— С прибытием, Фердинанд Петрович! — сердечно, сильным голосом отозвался Вениаминов.

— Мы сначала с Яковом Дорофеевичем побеседуем, а потом хотел бы и с вами поговорить, — предупредил его Врангель.

— Счастлив буду принять вас в моем домишке, — степенно отозвался священник.

Спустя полтора часа, выслушав в конторе доклад правителя Дорофеева, Врангель попросил проводить его к дому священника.

Заглянули мимоходом в небольшую деревянную церковь, и в ответ на вопрос Врангеля, давно ли она поставлена, Дорофеев пояснил, что сия церквушка — дело рук отца Иоанна и построена и освящена она пять лет назад, когда самого Дорофеева на острове еще не было. От церкви к дому священника вела красивая мозаичная дорожка, сложенная из разноцветных камней.

— А это чья работа? — поинтересовался Врангель.

— То детишки отца Иоанна трудились. Чтоб без дела, значит, не пропадали, — будто нехотя молвил Дорофеев. Ему как будто не нравилось, что любая постройка в селении, на какую обращал внимание главный правитель, связана с именем отца Иоанна.

— А уж обедать, Фердинанд Петрович, ко мне пожалуйте. Хозяйка готовится, — чуть не заискивающе пригласил Дорофеев.

— Ежели отец Иоанн ничем не угостит, то, спасибо, приду, — поблагодарил Врангель и добавил: — Не забудьте оставить за столом место для мичмана Розенберга и пригласить его.

— Как же, как же, непременно, — живо отозвался Дорофеев.

Изба Вениаминова чем-то напоминала самого хозяина. Вся мебель — прочной самодельной работы. В доме порядок и чистота, хотя семейство у священника, судя по висевшей в сенях многочисленной детской одежде разных размеров, было немалое.

Из-за занавески, прикрывавшей кухню, несмело высунулась русая головка девчушки лет трех, и отец ласково позвал:

— Иди, Оленька, сюда.

Девочка в длинном, до пят, сарафане боком подошла к отцу, таращась светлыми глазенками на гостя в мундире с шитыми золотом эполетами. Вениаминов погладил ее по голове:

— Это моя младшенькая.

— А всего ж сколько? — полюбопытствовал Врангель.

— Пятеро.

— Где ж остальные?

— Ягоду пошли собирать, с матушкой моей. Пока дождя нет, самое время запасы делать.

Вскоре из кухни появилась и хозяйка, круглолицая и полнотелая, с ясным приветливым взглядом, всем обличаем своим достойная пара мужу.

— Супруга, Катерина Ивановна, — представил Вениаминов и предложил: — Откушать у нас не соизволите, Фердинанд Петрович?

— Не откажусь, — согласился Врангель. Обедать в этом доме ему было приятнее, нежели у Дорофеева.

Екатерина Ивановна тотчас вновь исчезла на кухне и позвала дочь.

Врангель для начала завел разговор о наиболее близком Вениаминову:

— Слышал, что приход у вас обширный. И везде ли довелось побывать?

Вениаминов испытующе взглянул на главного правителя, и в ответе его проскользнула легкая укоризна:

— Да уж за семь лет, конечно, везде побывал, и не единожды.

— И на островах Прибылова?

— И там тоже. Да и не токмо в своем приходе — и в других местах туземцев крестил.

— Где же? — оживился Врангель.

— Два года назад, с позволения Иркутского преосвященного, посетил народы, обитающие по реке Нушагак, близ Александровского редута, и нашел там людей восприимчивых, как и алеуты, к вере Христовой. Чтоб испытать твердость их желания познать истинного Бога, не стал дарить им никаких подарков и после крещения в реке Нушагак надел на них прежние их одежды и, сверх того, лишь крестики медные. Потому как слышал я, что сибирские чукчи, когда их при крещении новыми рубахами награждали, готовы были по нескольку раз креститься и от каждого священника новую рубаху получить.

— Это верное наблюдение, — улыбнулся Врангель. — Путешествуя в Сибири, и сам я немало таких рассказов слышал. — Почти без паузы спросил: — Как же добираетесь до отдаленной вашей паствы?

— В дальние края, как на Прибыловские острова, — на боте, что приписан к нашему селению. А больше — на легких лодках. Сначала-то на байдарке страшновато было, а потом ничего, обвыкся. Нонешней весной вот по несколько суток веслами махали, когда острова Креницына посещал. А на берегу, если в глуби острова людей надобно навестить, полуторапудовый рюкзак за плечи и вперед.

— И хворь не берет? — вскинул брови Врангель.

— Не жалуюсь, — усмехнулся священник. — Хворь не берет — значит, Бог бережет.

— Мне сказывали, что с алеутами вы на родном их языке общаться способны...

— Да уж стараюсь, — потупился Вениаминов, — и проповеди, и молитвы на родном для них языке читать. Был бы наставник, а жатва здесь богатая и благодарная.

— При разговоре с управляющим Дорофеевым, — чуть повернул тему Врангель, — я услышал поразившую меня цифру, что местные алеуты задолжали компании огромную сумму — почти сорок пять тысяч рублей. Мне интересно, что скажете вы на это, отец Иоанн?

— А что ж сказать, так и есть, — вздохнул Вениаминов. — И получается это от того, что слишком уж высокие цены установлены компанией на любой товар, приобретаемый алеутами, да и другими работающими на компанию природными жителями. А зарплата-то низкая. Вот и растут их долги, с которыми при самой старательной работе по гроб жизни им не расплатиться. А по совести-то, Фердинанд Петрович, ежели хотите знать искреннее мое мнение, не они у нас, а мы, русские, перед ними в неоплатном долгу. Столь много злодейств здесь свершилось, когда первые русские промышленники на острова пришли, лет этак шестьдесят — семьдесят назад, что люди местные, больше старейшины, до сих пор об этом со страхом и ужасом рассказывают. Был я на острове Унимаке и видел пустые селения, все жители коих были перебиты. И ведь с каким вероломством иной раз это делалось! Алеуты никогда почти первыми не нападали и поначалу принимали пришельцев с дружелюбием. Но, видя разные несправедливости, когда жен у них насильно отымать стали, тут они местью и возмутились. На том же Унимаке был, как рассказали мне, такой случай. Группа русских, уставших и голодных, зашла в селение, и их согрели и накормили. А ночью, едва добрые алеуты спать улеглись в своих землянках, бравые наши промышленники всех их и перебили — в назидание жителям других селений, где к ним недружественно отнеслись. Вот и рассудите после этого, кто кому должен.