Аркадий Кудря - Фердинанд Врангель. След на земле

А Сперанский уже перевел веселый взгляд на Матюшкина:

— Но вам, Федор Федорович, надо остерегаться, как бы не заболеть перед отъездом из Иркутска, как вы приболели в Томске. — Скрытая ехидность реплики не оставляла сомнений, что Сперанский каким-то образом наслышан о томских приключениях Матюшкина.

Тот со смущенным видом пробормотал:

— Право, ваше превосходительство, я надеюсь, что...

— Что вы не найдете здесь того, что нашли в Томске? — живо закончил за Матюшкина Сперанский. — А вы не торопитесь. Как знать, может, здесь-то возможностей на сей предмет еще больше. Не жениться ли вам, господа, прежде чем отправиться в ледяную пустыню? — Поворот беседы, кажется, очень забавлял генерал-губернатора. И пристав Тимковский, уловив, что здесь присутствует игривый, имеющий под собой почву подтекст, сдержанно улыбался.

— Что, жениться? — едва не поперхнулся Матюшкин и уныло заключил: — Спаси мя от лукавого!

— Нет, в самом деле, господа, женитесь пока не поздно. Тут есть завидные красавицы. Нынешней зимой, на балах, я на них с удовольствием насмотрелся. Некоторые флотские офицеры специально приезжают сюда за невестами. Выбор, поверьте мне, широк. Есть мечтательно-романтические дамы, есть и иные, как огонь, кровь с молоком. А не найдете здесь, Федор Федорович, я, так и быть, позволю вам опять съездить в Томск.

— Мне, в Томск, да зачем же? — пролепетал красный как рак Матюшкин.

— Вам виднее — зачем, — усмехнулся Сперанский.

Впрочем, чувство меры все же заставило его проявить снисхождение и повернуть разговор на дела экспедиции, а затем на нерешенные и немаловажные для Тимковского проблемы отправки духовной миссии в Пекин. Обсуждение маршрута движения миссии соприкоснулось с необходимостью оборудования новой, более удобной дороги вокруг Байкала, проект которой выдвинули Геденштром и Батеньков.

— Неужели ты проболтался ему о своих томских похождениях? — сердито спросил Врангель Матюшкина, когда они покинули дом генерал-губернатора.

— Клянусь, что нет! — горячо парировал Матюшкин. — Сам не пойму, кто ему донес. Михаил Михайлович проводил меня в сад. Там, в беседке, его дожидался Батеньков, вроде как помощник, высокого роста, в очках. Сперанский спрашивал, как мне показалась Сибирь, каковы впечатления. А я, черт меня, видно, подзадорил, с иронией, которую он не должен был прозевать, отвечаю: «Совершенно, ваше превосходительство, замечательные впечатления: дороги ровные и прямые, крестьяне довольны жизнью, чиновники услужливы и совершенно бескорыстны, отвергают даже малейшую попытку отблагодарить за услугу. В сердцах людей — воодушевление и вера в прогресс. Словом, вижу в Сибири светлое будущее всей России. В народе же местном популярна песенка:

Тут Батеньков с усмешкой, словно извиняясь за меня, встрял: «Юношу, видно, не просветили, что сия верноподданическая песенка местными чиновниками во славу Трескина исполнялась». Сперанский тоже иронически скривился и говорит, что ему со мной интересно и могу заходить запросто, в любое время, а сегодня еще во время обеда поговорим. Вот и все, Фердинанд. Но, сам видишь, в Томске у него осведомители есть.

— Не без того, — согласился Врангель.

Заочно заинтересовавший Врангеля Батеньков вскоре сам пожаловал в дом Кутыгина. Он был темноволос, крепок телом, лет около тридцати. Карие глаза близоруко смотрели из-за стекол очков в изящной золотой оправе.

От хозяина дома о Батенькове предварительно удалось узнать немногое. По рождению, кажется, сибиряк, работал по дорожной части в Тобольске, где его приметил и отличил Сперанский во время проезда через Сибирь. Здесь успел по поручению Сперанского съездить в Кяхту — изучал возможности укрепления пограничного с Китаем района, а потом на Байкал — для дорожных изысканий.

Отрекомендовавшись Врангелю, Гаврила Степанович с приятной улыбкой заметил:

— Сказать по чести, Михаил Михайлович очень увлечен делами вашей экспедиции. Он намедни признался мне, что заботы об успехе вашего похода да еще о предстоящей летом отправке духовной миссии в Китай благотворно действуют на его душу. Вы, должно быть, и сами понимаете, что неблагодарная работа по очистке авгиевых конюшен способна очерствить сердце человека просвещенного, более привыкшего к делам иного рода во славу отечества.

— Я, к несчастью, — обронил в ответ Врангель, — не вполне знаком с тем, какими делами занимался ранее Михаил Михайлович.

— А это надо знать. Сперанский — реформатор по натуре и был очень близок к императору до начала войны с французами. Здесь, в Сибири, обыватели видят в нем лишь то, что на поверхности: борьбу с казнокрадством, коррупцией. Но он вынашивает замечательные по глубине планы преобразования всей системы управления в Сибири, сверху донизу, и организации местной жизни на более разумных и справедливых началах. По правде говоря, — стеснительно улыбнулся Батеньков, — Михаил Михайлович и меня, с учетом моих знаний, привлек к подготовке указов в рамках задуманной им реформы. Но, что таиться, будь на то моя воля да здоровье немножко покрепче, я бы с вами в компанию на Север напросился. Мечтал о таких походах с юности, да еще приятель мой здешний, Геденштром, своими рассказами воображение разогрел. Я даже стихами на эту тему баловался.

Батеньков отпил из стакана клюквенный морс и, встав из-за стола, с мечтательным видом прочитал нараспев:

— Очень даже хорошо! — похвалил Врангель. — Представьте, Гаврила Степанович, и в моем воображении берега Ледовитого моря рисуются примерно такими же. Кстати, что могли бы вы сказать о Геденштроме? Я нахожусь здесь всего несколько дней, но слышал о нем самое разное...

— Не хотите ли прогуляться по городу? — предложил Батеньков. — Право, на природе сейчас лучше.

Они пошли по улице по направлению к набережной Ангары. Навстречу важно шествовали нарядно одетые купчихи, укрыв плечи пестрыми платками, их обгоняли погромыхивающие экипажи. Изредка возницы покрикивали прохожим: «Посторонись!»

— Проблема Матвея Матвеевича Геденштрома, — глуховатым голосом говорил Батеньков, — в том, что его карьера здесь, в Сибири, делалась при Трескине. Трескин руководил его полярным путешествием, как вами будет руководить Сперанский. Хотя сама идея исследования островов, открытых сибирскими промышленниками, принадлежала, конечно, не Трескину, а тогдашнему государственному канцлеру Румянцеву. А после возвращения Геденштрома из экспедиции Трескин подыскал для Матвея Матвеевича подходящую, по его разумению, должность — исправника в Верхнеудинске. Место, известно, доходное, денежное. А Трескин просто так, из человеколюбия, на такие места людей не сажал. При нем облаченный властью чиновник не брать просто не мог: эта система прочно опутывала. Матвей мне сам как-то говорил, что он жил лишь на проценты, основной же капитал губернатору доставался. Так и завяз. Да еще молодая супруга Матвея Матвеевича, очаровательная женщина, с ее страстью к нарядам в немалые расходы его ввергала. Теперь вот предъявляют ему обвинения — в присвоении средств при государственных закупках хлеба, в махинациях при покупке беличьих шкурок и прочее. Горько все это! Матвей-то, поверьте мне, человек умнейший и знает Сибирь, как мало кто, с разных сторон. А уж касательно вашего путешествия ни от кого более, как от него, самые нужные рекомендации получить можете.