Даниил Мордовцев - Ирод

Не вытерпев мучений, хлебодар обещал все рассказать, если прекратят пытку. Пытку прекратили.

— Царевич Александр говорил нам, — лепетал несчастный заплетавшимся от боли языком, — от Ирода вам нечего ожидать... он старый повеса... красит себе волосы... но все же и через это он не может казаться вам молодым... Вы — говорит — только слушайте меня... Скоро я силой отниму власть у Ирода... Отомщу своим врагам... а друзей сделаю богатыми и счастливыми вас — говорит — прежде всех... Знатнейшие люди — говорит — уже присягнули мне втихомолку... и обещали помогать... а военачальники и центурионы армии находятся со мною в тайных сношениях...

Дальше несчастный говорить не мог — он лишился сознания.

Эти показания, — говорит иудейский историк, — до того устрашили Ирода, что в первое время он даже не осмеливался действовать открыто. Он разослал тайных разведчиков, которые день и ночь шныряли по городу и должны были докладывать ему обо всем, что они замечали, видели и слышали, кто только навлекал на себя подозрение, немедленно был предаваем смерти. Двор переполнился ужаснейшими преступлениями, злодеяниями. Каждый измышлял обвинения, каждый клеветал, руководствуясь личной или партийной враждой, и многие злоупотребляли кровожадным гневом царя, обращая его против своих противников. Ложь мгновенно находила себе веру, и едва только произносилось обвинение, как уже совершалась казнь. Случалось часто, что только что обвинявший сам был обвиняем и вместе со своей жертвой шел на казнь, ибо Ирод, из опасения за свою собственную жизнь, осуждал на смерть без следствия и суда. Его дух до того был помрачен, что он не мог спокойно глядеть на людей, даже совершенно невинных, и даже к друзьям своим относился в высшей степени враждебно. Антипатр же ловко пользовался несчастьем Александра. Он теснее сплотил вокруг себя всю ораву своих родственников и вместе с ними пускал в ход всевозможные клеветы. Ложными доносами и изветами он вместе со своими друзьями нагнал на Ирода такой страх, что ему постоянно мерещился Александр, и не иначе, как с поднятым над ним мечом. Он, наконец, приказал внезапно схватить сына и заковать в кандалы. Вместе с тем он начал подвергать пыткам его друзей. Большинство из них умирало молча и не выдавая более того, что они, в действительности, знали, но те, которые были доведены до лжесвидетельства, показали, что Александр и брат его Аристовул посягали на жизнь отца, они, будто бы, выжидали только случая, чтобы убить его на охоте и тогда бежать в Рим.

Все это говорено было под жесточайшими пытками, а Ироду этого только и хотелось...

Итак, Александр — в тюрьме, в оковах. Но голова и руки его свободны... Не даром он учился в Риме и был отмечен самим Августом...

Погибать — так погибать всем! Пусть весь корабль идет ко дну!.. Он требует себе материалы для письма!.. Он пишет отцу... Да, он — заговорщик, он — злодей. Но он не один: заговор — неизмеримого объема! Весь двор в заговоре. Все жаждут смерти царя. Ферор, Саломея, Антипатр — все в заговоре. Саломея даже ворвалась к нему в дом и ночь провела на его ложе... Военачальники, министры, синедрион — заговорщики, все куют орудия смерти для ненавистного тирана... смерть над его головой!

Ирод осатанел, когда прочитал эти «признания» сына! Полилась вновь кровь... Ирод проклинает судьбу, день своего рождения, свою корону...

Вдруг Рамзес вводит к нему Архелая, примчавшегося из Каппадокии вследствие письма дочери.

— Где это мой преступный зять? — кричит он в неистовстве. — Где мне найти голову этого отцеубийцы, чтобы собственными руками размозжить ее?

Ирод ошеломлен. Он не знает, что думать... Архелай страшен.

— Где дочь моя, жена этого изверга? — неистовствует Архелай. — Я и ее задушу, если она даже и непричастна этому адскому заговору... Задушу! Уж одним союзом с таким чудовищем она обесчещена...

Ирод ушам не верит; но ему становится как будто светлее...

— И ты, ты! О, долготерпение! — укоряет его Архелай. — О, Ирод! И чудовище-сын еще жив! И ты позволяешь ему еще дышать? А я спешил из Каппадокии в полной уверенности, что ты уже казнил изверга. Я торопился сюда, чтобы вместе с тобою судить мою дочь, которую я отдал за злодея из уважения к тебе и к твоему высокому сану.

Ирод все молчит: он не находит, что ему отвечать.

— Что же ты молчишь, царь? — уже спокойнее заговорил Архелай. — Давай вместе решать их участь... Если уж ты так подчиняешься родительскому чувству и слишком мягкосердечен для того, чтобы карать преступного сына, восставшего на твою жизнь, так поменяемся судейскими обязанностями, и пусть каждый из нас проникнется гневом другого! Суди мою дочь, а я буду судьей твоего сына.

Архелай, наполовину грек, наполовину перс, соединял в себе качества обеих этих народностей: вкрадчивость, проникавшую в душу, хитрость под маской угодливости и лукавство азиата, отполированное в Афинах, в школе риторов. Подвижный, юркий, он не знал себе равного в искусстве обвести самого осторожного, самого недоверчивого человека. И он обвел именно такого — Ирода.

Ирод показал ему «признания» Александра. «Вот, прочти».

И они начали читать вместе.

— Так... так... понимаю... догадываюсь, — покачивал лукавою головою Архелай. — О, злодеи!.. Каковы!.. Проклятие!.. А, все, кажется, этот братец, заиорданский шакал в образе лисы... все Ферор... О, вижу, вижу!.. О, изверги!

— А знаешь что, царь? — обратился он к Ироду. — Мы должны тщательно расследовать, не замышляли ли чего злодеи против юноши вместо того, чтобы замышлять против тебя. У нас нет пока никакого объяснения тому, что могло побудить юношу к такому возмутительному преступлению в то время, когда он уже пользовался царскими почестями и имел все виды на престолонаследие. Здесь должны быть обольстители, которые стремятся направить легкомыслие молодости на путь преступления. Такими людьми бывают обмануты не только юноши, но и старики... Благодаря им, часто потрясаются знатнейшие фамилии и даже целые царства... Подозрителен мне этот Ферор... Он считает себя обойденным...

— Да, он недоволен мною из-за рабыни скифской, которая околдовала его, — говорил как бы про себя Ирод. — Мне даже доносили, что он хотел бежать с нею к парфянам.

— Вот-вот! Видишь! — ухватился за это ловкий грек.

Тотчас же, с «признаниями» Александра в руках, Архелай отправился к Ферору, который уже находился под негласным надзором или даже арестом, и объявил ему, что в «признаниях» Александра такая масса улик против него, что, при всем своем влиянии на царя, он не может вымолить ему помилования.

— Одно остается тебе, умереть с покаянием, — заключил Архелай, — а покаяние иногда спасает жизнь... Прибегни к любящему сердцу брата, и я помогу тебе.