Корольков Михайлович - Партизан Лёня Голиков

– Ой, сейчас нас всех стрелять будут! – в страхе крикнула какая-то женщина.

Все бросились вперед. Бежали по дороге и вдоль обочины, по глубокому снегу. Бежали до самого болота, боясь оглянуться, каждое мгновенье ожидая выстрела в спину. Но солдаты не стреляли. Они неторопливо шли обратно, выполнив приказ офицера.

Люди пошли медленнее. А позади горело Папоротно. Горело так жарко, что, когда стемнело и люди отошли уже за несколько километров от деревни, зарево все еще освещало дорогу.

Выбравшись из деревни, мальчики долго не могли прийти в себя. Только миновав болото, почувствовали они, что опасность позади.

– Ушли все-таки! – глубоко вздохнув, сказал Ленька.

– Да, – ответил Митяй. – А я уж считал – конец! Не выберемся.

– А знаешь, что я думал на сеновале, когда этого слюнтяя допрашивали? Была бы у меня самозарядка, прицелился бы я и первым делом в него, в предателя. Как вдарил бы!.. А потом, если б успел, в офицера, в переводчика, дальше в солдат, в кого попало. А предателю – первую пулю. Всех наших можно было бы спасти.

– Может быть, – согласился Митяй.

– Думал свою шкуру сберечь. «Не бейте!.. Все расскажу!..» Рассказал, а его самого фрицы убили. Туда ему и дорога! Гнилая печень!

Ленька и не заметил, как употребил выражение дяди Василия, которое тот применял к самым ненавистным своим врагам.

Весть о расправе в Папоротне, о появлении карателей дошла в Заполье еще до того, как добрались туда жители сожженной деревни. Мухарев беспокоился за судьбу мальчиков, корил себя, что поступил так опрометчиво, послав в деревню ребят одних. Он снарядил разведку, которая кружным путем пошла к горящей деревне. Разведчики еще не вернулись, а стрельба, глухо доносившаяся со стороны Папоротна, зарево, поднявшееся над деревней, заставляли предполагать самое худшее.

Но Ленька и Митяй пришли вместе с погорельцами живые и невредимые.

Бездомных людей расселили по избам, обогрели, накормили, и до глубокой ночи в селе никто не спал, слушая страшные рассказы о налете карателей.

Разведчики пришли поздно, за полночь. Они доложили, что, кроме Папоротна, каратели сожгли соседнюю деревню Чертово. На обратном пути одна машина карателей подорвалась на мине. Вероятно, партизаны из другого отряда заминировали дорогу, и многие фашисты не вернулись в свой гарнизон.

Из-за налета карателей сбор подписей пришлось отложить. Но наутро партизаны снова разошлись по округе, а Митяй с Ленькой ходили по избам в Заполье. Снова и снова читали они письмо, и в тетрадке, которую в минуты смертельной опасности хранил Ленька на своей груди, появлялись все новые подписи.

Солнце по-весеннему пригревало землю. Была середина марта. Дули теплые ветры; и все опасались, что вот-вот солнце растопит снег, начнется распутица и тогда уж в этих местах нельзя будет ни пройти ни проехать. Для партизанских отрядов наступали горячие дни. Обоз с продовольствием еще не был готов, а время не ждало.

В отрядах назначали людей для охраны обоза: путь предстоял неблизкий, а каратели зашевелились и то здесь, то там возникали на границах партизанского края. Обоз собрали большой – двести пятьдесят подвод. Одного только хлеба набиралось больше двух тысяч пудов, пудов семьсот масла и сала, а мяса навезли около тысячи пудов да круп разных, гороха…

Но такой огромный обоз трудно провести незаметно. Решили разделить его на несколько партий – подвод по тридцать, ехать разными дорогами, а в назначенное время встретиться в условленном месте недалеко от линии фронта.

Конечно, Ленька с Митяем знали, что в подарок ленинградцам собирают обоз с продовольствием. Они знали об этом еще перед отъездом в Заполье, но тогда неизвестно было, когда обоз тронется в путь. А тут вдруг выяснилось: через день отправляется. И узнали-то они об этом случайно.

В тот день оба рубили хворост и таскали его к землянке. Дядя Василий, проходя мимо, шутя бросил ребятам:

– Старайтесь, гренадеры! В пустой избе дров больше идет…

Он ничего особенного не сказал, но ребята насторожились. Для них и одной фразы было достаточно, чтобы сделать вывод: раз опустеют землянки, значит, затевается что-то важное.

Предположения возникли разные. Мальчикам было уже не до работы. Они спустились в землянку, будто погреться. Дядя Василий завязывал свой вещевой мешок. В землянке было еще несколько человек, и все они собирались в дорогу.

– А что, дядя Василий, – осторожно начал Ленька, – взял бы ты и нас с Митяйкой. Чего нам здесь оставаться?

– Как чего? Печку топить, хворост рубить, в наряд ходить – дела хватит!

– С вами-то веселей! – Ленька упрашивал взять их с собой, еще не зная, куда собираются партизаны. Но он делал вид, будто это давным-давно ему известно.

– Тоже веселье – сто верст следом за возом идти! Впрочем, по мне, как хотите – проситесь у командира.

– Значит, с обозом едете? – вырвалось у Леньки.

– А ты что, не знал?

– Нет…

– Тогда не болтай, – рассердился сам на себя дядя Василий. – Ах я, греховодник старый!.. Как же ты у меня все выведал? Быть тебе, парень, разведчиком!

– Мы у товарища Гвоздева спросим. Он разрешит! – крикнули ребята и выскочили из землянки.

– Знаешь что, – предложил Ленька, – давай сперва пойдем к Василию Григорьевичу, уговорим его, а потом ты один пойдешь к Гвоздеву. Он тебе, как-никак, родственник.

– Нет-нет, – отмахнулся Митяйка. – Один не пойду. Он мне настрого приказал: никаких родственников. «Я, – говорит, – тебе командир, а не дядя».

– Ну ладно, – сказал Ленька. – Все равно пойдем к Василию Григорьевичу.

Василий Григорьевич почему-то не захотел отпускать ребят с обозом. Но все же обещал поговорить с командиром.

В конце концов Леньку отпустили, а Митяйку оставили в отряде. Огорчился Митяй сильно, завидовал Леньке, даже обиделся на него, но Мухарев пообещал взять Митяйку в дальнюю разведку, и мальчуган снова повеселел.

Сборы наконец закончились. Женщины старательно зашили бараньи и свиные туши в новые холстины, топленое масло уложили в бочонки, мед – в берестяные туески, увязали в мешки зерно, муку, горох, разные крупы. Мужики проверили сани, починили сбрую, крепко-накрепко затянули возы, и под вечер обоз тронулся в путь.

Приказ из бригады дали ехать только ночами: так безопаснее, да и дорога по ночному морозцу куда легче для лошадей.

За ночь, если дорога была хорошая, делали километров по двадцать. Перед рассветом обоз останавливался в деревнях. Лошадей ставили во дворы, под навесы, высылали за деревни охрану и ждали до вечера.

Так, без особых приключений, прошли большую часть пути. Дня через два должны были соединиться с остальными, а накануне догнали часть подвод; шедших впереди, и поехали вместе.