Эдисон Маршалл - Викинг

Я порадовался за нее, но удовольствие, которое растеклось до кончиков пальцев, неожиданно переросло в сладкую истому, и я уже пожирал ее глазами. Она тяжело дышала, и я вообразил, что это от менее невинной страсти, чем рыбалка. Эти мысли отвлекли меня, и я упустил свою рыбу. Тем временем Берте попался окунь поменьше, но прежде, чем она успела втащить его в лодку, Моргана уже вовсю костерила заглотившую приманку камбалу, которая была редкостью в наших водах.

Через полчаса мы решили, что наловили достаточно. Моргана гордо предъявила девять крупных рыбин. У Берты оказалось шесть, у Китти и Куолы — по две на каждого. Я с грустью признал поражение, продемонстрировав толстую жабу, крошечного ската и трех хилых крабов.

— Китти, я не могу смотреть на Моргану без страсти, — пожаловался я своей мудрой кормилице, — как ты считаешь, может, таким коварным способом христианский Бог хочет переманить меня на свою сторону?

— Переманить тебя при помощи всякой дряни со дна морского? Если его мощь так велика, как боятся викинги — хоть они скорее дадут отрезать себе языки, чем признаются в этом, — то ему проще щелчком смахнуть на тебя какую-нибудь гору. Моргана, пожалуй, по душе своему Богу. Хоть ты и воин Одина, он вряд ли рассердится на страсть, разбуженную красотой его творения. Без нее тебе, наверное, было бы скучновато.

У Морганы было замечательное настроение — еще бы, она доказала свое превосходство надо мной. Она с радостью согласилась провести на берегу и весь следующий день, который, как я надеялся, будет счастливейшим в моей жизни. Мы просушили постели, выбросили мусор из лодки и застелили дно свежим тростником. Затем женщины ушли за дюны. Там Китти обработала их одежду из шкур тюленьим жиром, чтобы убить блох, поселившихся в меху. Затем я усадил Моргану оттачивать наконечники моих стрел. И она трудилась без отдыха до самого вечера, пока полные животы не заставили нас устраиваться на покой. Она отложила работу, когда я подсел к ней, и озабоченно стала рассматривать свои руки:

— Аэле вряд ли понравится, если они огрубеют от работы, — невесело заключила она.

— Если он не возьмет тебя, мы снова отправимся в путешествие, — утешил ее я.

— К-куда?

— В Уэльс, где я попрошу короля Родри соединить эти самые огрубевшие руки с моими.

Она засмеялась, но без издевки.

— Ты воображаешь, что он отдаст меня сыну раба, не имеющего ничего за душой? Хотя, впрочем, ему нужны корабли для защиты побережья от норманнов. Если Ты умеешь строить их, он хорошо заплатит тебе.

— И тогда я построю большой легкий корабль и какой-нибудь летней ночью ворвусь в твою спальню, схвачу тебя, не обращая внимания на крики, унесу в драккар и отплыву прочь… — Я сделал паузу, старательно представляя ее в прозрачной льняной рубашке в полной своей власти.

— Ну и куда? — зевая, поинтересовалась она.

— На запад. За западное море. Рассказывают, что за Исландией лежит огромный остров. Там, правда, холодновато, но мы отправимся южнее, вслед за солнцем. Может быть, мы доберемся до края Мира, где море низвергается в бездну с таким ревом, по сравнению с которым гром — просто комариный писк. Там мы можем погибнуть, но зато увидим то, чего не видели глаза смертных. И когда мое тело пожрут чудовища, а твое — гигантские черви, наши души гордо отправятся в страну теней. Мы расстанемся, ведь ты попадешь на Небеса, а я в Хель, но мы будем вспоминать наше путешествие, и нам позавидуют и твои ангелы, и мои демоны.

— У нас, и правда, может оказаться много общих воспоминаний, — задумчиво согласилась она.

— Какое нам дело до этого мира — до королей и воинов, до корон и рабских ошейников, до конунгов и торговцев? Никто не разлучит нас, пока мы живы. Мы больше не принцесса и сын раба, не христианка и язычник. Мы стали частью друг друга. Мне будет принадлежать твоя красота, а тебе — моя сила. Мы будем вместе, наши души и тела сольются в огненном порыве. Она протянула мне руку, и я схватил ее.

— Это только мечта, — возразила она, — мы будем разлучены через несколько дней. Этого желают мои святые. Я должна выйти замуж за христианского принца и зачать христианское дитя.

— Почему бы не одурачить всех и не пожениться сегодня? — предложил я. — Море нашепчет слова, которые обвенчают нас. Нужно будет только встать на берегу, и мы услышим их. Песни лебедей красивее, чем хор кастрированных мальчиков в христианском храме. Затем мы зажжем большой костер, нагреем воды и искупаем друг друга, смывая все нарушенные нами законы, а потом…

— Постой, постой. Это очень коварные слова, а ты слишком смел…

— А разве мы плохо знаем друг друга? Ты маленькая и изящная, твоя кожа нежнее и мягче шелка. Но если ты выдержала путешествие из Уэльса в Хамбер на корабле фризов, а оттуда в страну данов на драккарах, то тебе по плечу и переезд через бескрайнее море.

— А знаешь ли ты, какое море шире всех?

— Нет.

— Между язычником и христианином.

— Но ведь мы сидим здесь, держась за руки.

— Вместе только плоть, а не души.

— Значит, наши души безгрешны перед своими богами. Пускай сольются только тела.

— Ты хитрее и коварнее, чем я считала.

— Я стал таким благодаря тебе.

— Ты, наверно, имел возможность поупражняться, обманывая робких девушек своей бешеной страстью.

— Ни одна девушка не отдавалась мне. Впрочем, я и не просил.

— Значит, ты имел дело с опытными женщинами.

— Я всего раза три заигрывал с рабынями на кухне, и то, когда был подростком. С тех пор я охотился только на пернатую и мохнатую дичь, и стремился лишь в море да к оружию. Если не считать всего этого да еще сновидений, то я тоже девственник. Коли в тебе проснулась страсть, то это не распутство.

— Что же это тогда?

— Мать-Земля совершила чудо в твоем сердце.

— Твоя Мать-Земля — языческая богиня, которой наплевать на добрую репутацию честной девушки. Но ты прав, это не распутство. Это скромное чувство благодарности за то, что ты делаешь для меня.

Не очень-то мне это понравилось, но особо спорить я не стал.

— И все же у меня есть желание утешить тебя, — попыталась исправиться Моргана, — и даже какое-то стремление к тебе. Хоть это и грех, но я не могу этому противиться. Скажи правду, Оге, неужели ты низкорожденный?

— Раз уж я тебе покровительствую, то мало кто сравнится со мной знатностью.

— Я поцеловала тебя, несмотря на это. Сначала в щеку, а затем, испугавшись голосов в тумане, и в губы. И потом мне почему-то не было стыдно. Словно ты христианский барон. Смотри-ка, ты и впрямь не особо отличаешься от саксонского рыцаря, правда, волосы посветлее, да в лице что-то ястребиное.

— Это душа великой соколицы вселилась в мою, — попытался объяснить я.

— Вот когда ты выражаешься в таком духе, я и вспоминаю о бездонной пропасти между христианством и язычеством. Когда-нибудь ты расскажешь мне эту историю. Наверное, это злой дух, который овладел тобой. Но сейчас, даже помня о том, кто ты и на что способен, я думаю, будет несправедливо, если я лишу тебя небольшого удовольствия.