Иван Ле - Хмельницкий. Книга третья

Мама, мама! Нет теперь у него матери…

В состоянии какого-то непонятного протеста сломал он отцовскую саблю. Но против чего протестовал, какая внутренняя борьба происходила у него в душе — вряд ли откровенно и искренне признался бы даже своему самому лучшему другу. Умерла мать?.. К этому он был подготовлен еще во время последнего прощания с нею в Петриках. А что же еще?..

Его казацкая душа не находила покоя из-за натянутых отношений с запорожцами. А в полку на каждом шагу вредил я подсиживал его есаул Пешта. К тому же некоторые из сослуживцев относились к нему с недоверием. Вишь, любимец короля — с ним даже сам коронный гетман советуется…

О том, что Богдан Хмельницкий сломал саблю, стало известно и королю Владиславу. Об этом эпизоде в жизни субботовского полковника рассказал королю Владиславу Радзиевский, представив все это как веселое развлечение отчаянного казака. Однако Владислав иначе расценил этот факт. Он возлагал на полковника Хмельницкого большие надежды, видя в нем опору в задуманной им войне с Турцией. Владиславу, мечтавшему свести счеты с турецкими султанами, нельзя было терять такого воина, как Хмельницкий. До каких пор такой нации, такой гордой шляхте оставаться позорным данником дикой заморской орды!

Желая поднять воинственный дух полковника реестрового казачества Хмельницкого, король прислал ему свой символический подарок — новую, украшенную чистым золотом саблю тоже дамасской работы!

Летом субботовский хозяин и воин, поглощенный казацкими и личными делами, вынужден был снова принимать королевского посланника. На этот раз им был молодой Иероним Радзиевский, удостоенный звания секретаря новой королевы Марии Гонзаги. Посланник всего-навсего только саблю привез от короля, не преминув подчеркнуть, как благосклонна к полковнику королева. Это явилось напоминанием ему об ответственности перед королем и казацким войском. К тому же такое внимание со стороны самой королевы, фаворитки французского правящего двора!

А тут… Он даже не представлял себе, что так разрастется его хозяйство в Субботове. На распаханных свободных землях колосилось просо, спела пшеница, отцветала гречиха. В прудах надо было выловить хищных щук, чтобы не уничтожали вкусной малокостистой рыбы. Пришлось заменить быка, приобрести четыре молочных коровы из племенника звенигородского подстаросты, отдав ему за это шестерых коров приднепровской породы.

И днем и ночью, даже на службе, был занят своим хозяйством. Невольно из-за этого ему приходилось больше оставаться дома. Ганна прекрасно понимала своего мужа и во всем помогала ему, поскольку она еще с детства хорошо разбиралась в хозяйских делах. Даже дети теперь не беспокоили ее. Она спокойно оставляла их на попечение старушки Мелашки и расторопной сиротки Гелены. Девушка теперь возмужала, дружила со старшими дочерьми Хмельницкого. А обоих сыновей Богдана она не только нянчила, обучала польскому языку, но и была для них строгой воспитательницей. Тимоша стал уже подростком, она не очень потакала ему, порой подсмеиваясь над его стремлением казаться взрослым.

Получив от короля саблю, которая напоминала ему о его положении и обязанностях в войсках реестрового казачества, Богдан решил посоветоваться с женой. С кем же, как не с ней, с хозяйкой дома, было посоветоваться ему о хозяйских делах. Карпо такой заядлый воин, что днем и ночью только о походах и думает!

— Видишь, Ганна, совсем засосала меня нудная королевская служба в казацком реестре, — жаловался Богдан жене.

— А ты бы поменьше усердничал! Сама все вижу, мы с матушкой Мелашкой говорили об этом. Ты не щадишь себя, разрываешься на часта при такой двойной нагрузке. Хорошо сделал, что взял еще челядинцев, нашел путного рыбака для прудов, садовника…

Богдан кивал головой, соглашаясь с женой, а мысли уносили его далеко от надоевшего за эти годы хозяйства в Субботове. Ведь он мечтал о дальних казацких походах, порой переносился мысленно и в совсем далекое будущее.

— Меня мучит совесть из-за Сулимы, — сказал он, словно и забыл, что рядом с ним Ганна.

— Сулима? Когда это было? Что теперь думать о Сулиме, тебе надо как-то хоть Назруллу сдержать. Не знаю, что и посоветовать тебе. Пускай бы утихомирился он, что ли.

Может ли утихомириться его обиженная злой судьбой душа?.. Богдан поднялся и ушел от жены. Еще проговоришься незаметно, думая вслух. Жена может быть советницей только в домашних делах. А вне дома… Потоцкий вон хочет обуздать благородную душу казаков, которая горит неугасимым огнем мести ляхам за поражение у Кумейковских озер, где разбились их извечные надежды…

Он даже тряхнул головой, словно хотел избавиться от бунтарских мыслей. Потоцкие сильнее затягивают петлю на шее свободолюбивого украинского люда, закрепощают приднепрян… Земля, где жили твои деды и прадеды, уже не принадлежит тебе, она становится собственностью польской шляхты! А тут еще и какой-то червь сомнения гложет душу, как раскаяние неувядающей молодости… Да пропади пропадом такая одурманенная жизнь!

О эти мысли! Они ведут Богдана, как поводырь слепого, по извилистым дорогам страны! Что бы он ни делал, где бы ни находился, в полку или дома, его не покидала мысль, что все эти заботы временные. Все это не для него. Его, как когда-то и Сулиму, влечет неизвестное будущее, полное опасностей и превратностей судьбы.

Ведь вокруг угрожающая, не сулящая ничего хорошего неизвестность. Она устрашает! Украину грабят, кровавой плетью принуждают людей работать на шляхтичей. А казаков держат на островах, точно заключенных, обрекая их на жалкое существование. Польские шляхтичи упорно стремятся окончательно закрепостить украинский народ, отнимая у него принадлежащие ему от деда-прадеда земли, порабощая страну, завоеванную алчными колонизаторами.

А ты, полковник королевского казачьего реестра, жить должен! Именно потому ты и живешь, что с молоком матери впитал любовь к свободе и добру. Ты обязан привить дух независимости и свободолюбия подрастающему поколению, наставить его на правильный путь! Этот путь, проторенный дедами и отцами, не должен зарасти бурьяном, как зарос он после гибели Наливайко… Надо беречь его, упорно пробивать вперед! Ганна, Ганна… Утаптывай и ты свои стежки, протянувшиеся по дорогим сердцу хлебопашца нивам и полям. Они твои, тобой взращенные, — гляди, как разрослись! Погрязнешь в этом, перестанешь жить интересами своей родной, казацкой семьи.

И вот, когда Богдан Хмельницкий был занят мыслями, волновавшими его, к нему прискакал гонец короля. Словно в сказке! Снова женятся гетманы, короли! Изверившемуся в своих силах Владиславу теперь не жена нужна и даже не приязнь родни княжны де Невер, а могучая поддержка протестантского Парижа в задуманной им войне с Турцией.