Иван Ле - Хмельницкий. Книга третья

Богдан вздрогнул, словно хотел избавиться от нахлынувших воспоминаний, поздоровался, прижимая к груди коренастого юношу. А к нему уже подходил Роман Гейчура.

— Вот так день!.. Ну и гости! Здравствуй, брат Роман. Кого-кого, а тебя, Гейчура, никак не ожидал встретить тут! — искренне признался Богдан, как родного обнимая и целуя бойкого казака.

— Золотаренко Иван тоже хотел с нами, да есаулы…

— Казацкие дела, брат Богдан, — вмешался Беда. — Неспроста и мы приехали к тебе в такую распутицу. Полковник Золотаренко сказал нам: мол, везите писаря на Украину, чтобы коронные гетманы не выкрали его у нас, как нечистый гадалку.

— Ха-ха-ха! Как гадалку, чтобы ведьмой обернулся!.. Ха-ха-ха, ну и Золотаренко… Неспроста, говоришь, Юхим. Да разве мы когда-нибудь сложа руки сидели? Зря беспокоитесь, братья. Сам присматриваюсь, какого бы нечистого со всеми его ворожеями выкрасть, если бы это хоть как-то улучшило жизнь наших людей… Но я рад, друзья, что хоть эти дела заставили вас повидаться со мной. Увидел я, Стась, как живут люди и у вас в Белоруссии. Что украинские хлебопашцы, что белорусские — голь перекатная. Вижу, что и ты воюешь, за Дунаем побывал… Мечтал и я об этом, часто вспоминая о наших с тобой встречах. Но поступить разумнее, чем ты, я бы не смог.

А рядом с ним до сих пор еще стоял, смущенный, как девушка, Данило Нечай. Трагическая смерть его матери-турчанки на всю жизнь оставила след в сердце Богдана.

— Иджим сикильмаджа башлади… [2]Фу-ты, с ума сошел я, что ли, извини — что-то вдруг, брат, турецкий вспомнил! Не могу забыть твоей матери, Данило. Чем-то близка была и мне эта женщина. Она, как сестра, как мать, лечила мою раненую руку! Я рад твоему приезду! Спасибо, что навестил. Ты теперь настоящим казаком стал!.. — И еще раз схватил его за плечи, тряхнул, а потом тепло обнял.

Вот так гурьбой и ввалились в хату. Матрена, еще не окрепшая после болезни, но уже хлопотавшая по хозяйству, пригласила всех к столу:

— Прошу славное казачество к столу. Для меня сегодня словно престольный праздник — столько дорогих гостей съехалось с Украины! Знаю, что хотите увезти самого дорогого моего гостя, но такова уж доля матерей. Угощайтесь на здоровье! Наливай, Зинько, товарищам, и закусывайте чем бог послал.

А бог, ради страстной недели, послал и жареную свинину, и жбан горилки. Мать не могла наглядеться на Григория, который не отходил от старшего брата, льнул к нему, как к отцу.

«Отец, отец!» — только вздохнула. Когда же человеку и радоваться, если всю жизнь только и вздыхаешь. Ведь казачка она! И принимает у себя таких орлов, славных казаков! И самый славный среди них — ее сын, писарь реестрового казачества! А как он беседует, какие разумные советы дает воинам! Умеет поговорить с каждым в отдельности и со всеми вместе.

— Больно ты шустрый, Роман, всегда торопишься, — упрекнул Богдан Гейчуру.

— Да, приходится спешить… Когда прижимают нашего брата да ярмо накидывают на шею, как тому волу. Не спешим, друг Богдан, а опаздываем. Вон Потоцкий что творит на Украине, шляхтичи и жолнеры, словно ненасытная саранча, налетели на нее! А мы… спешим. Может быть, и поторопился: коня твоего все-таки отослал коронному гетману!

— Коня отослал? Того самого? — искренне удивился Богдан, сдерживая гнев, вызванный напоминанием Гейчуры о действиях королевских войск на Украине.

— Нет, другого, — того убили под Киевом. Подобрал точно такого и отослал от твоего имени! Будет там гетман присматриваться да примериваться. Отослал, и теперь мы квиты, — чтобы он им подавился. А теперь вот приехали мы с сотником…

— Об этом, Роман, я расскажу, — прервал его сотник Беда. — Да, такие дела у нас… В Киеве или в Белой Церкви готовятся новые реестры составлять, тебя, пан брат, поджидают. Новых полковников хотят сами выбрать. Коронные гетманы намереваются своих поставить, а не попавших в реестр казаков собираются превратить в панских хлопов. В некоторых полках казаки сами избрали себе полковников. Около половины казачества группируется вокруг Скидана в Чигирине. Шляхтичи распускают слухи о том, будто бы у них с королем обострились отношения из-за войны, которую они ведут за Дунаем на стороне иезуитов. Король надеется на поддержку казаков. А это нам на руку. Он заинтересован, чтобы было сильное казацкое войско. Король уже установил реестр казаков в восемь тысяч человек. А Потоцкий считает, что это слишком много… Он не разрешил отправить своих жолнеров за Дунай и снова сосредоточивает их на Белоцерковщине, постепенно продвигаясь к Днепру.

— При такой ситуации не мало ли будет и восьми тысяч? — произнес Богдан, вдруг вспыхнув как спичка.

— Вот за этим и послали меня к тебе казаки Кизимы и Скидана!.. — смелее заговорил Беда. — И Романа прихватил с собой, чтобы веселей было. Нынче по Украине столько вооруженных людей слоняется! Кто-то же нас объединяет… — Беда смутился и замолчал.

— Да я тоже напросился пойти с ними. Думаю, что лишним не буду! Да и к вашим в Субботов наведались мы с лубенскими казаками, — вдруг заговорил Данило Нечай.

Богдан улыбнулся. Все-таки объединяются люди!.. И старался сдержать себя, не подливать масла в огонь, и без того раздутый Бедой. Неизвестно, что еще из этого получится. Богдан стал внимательнее присматриваться к казаку Данилу Нечаю. С какой юношеской искренностью оправдывался он. В Субботов наведываются друзья, не забывают! Да и в Петрики в такую даль приехали! Казачество — в крови народа, казачество — как вера, как источник жизни. Даже вздохнул Богдан, подумав об этом…

В разговор вмешался и друг юности Богдана Станислав Кричевский:

— Я теперь, Богдан, служу в Белоруссии в королевской армии. И у нас собираются послать жолнеров не то за Дунай в Европу, не то на границу с Москвой… А тут услышал о тебе от наших людей, которые вернулись с сейма… Как о большом событии рассказывают! Какого-то, говорят, Богдана Хмеля на сейме король в присутствии шляхты возвеличил! На свою голову, мол, генеральным писарем реестрового казачества в чине полковника назначил. Для них ты «какой-то Богдан Хмель», а для меня друг моей юности. Помнишь, как мы зачитывались Кампанеллой!..

— Не надо вспоминать об этом, Станислав! — прервал Богдан, сразу погрустнев.

Кричевский подумал: не о послушнице ли он вспомнил? Какой глубокий след оставила она в сердце друга!

— Да, ты прав… Вот я собрался и махнул разыскивать тебя. У нас в Белоруссии творится то же, что и на Украине. Думал даже в Чигирин проехать. Наши люди давно интересуются казацкой жизнью… Дошел и до нас слух из Переяслава о восстании и установлении казацких порядков на Левобережье! А в Чернигове, я встретил казаков, разговорился с ними. «Если действительно ищешь, говорят, казацкого писаря, без помощи наших людей тебе его не сыскать. Поедем с нами». Вот я вместе с казаками и приехал сюда…