Николай Алексеев - Испытание

Аграфена Игнатьевна схватилась за сердце, села на лавку и, перекрестившись на образа, зашептала:

– Жив? Яша жив?.. Дай господи боже ему сил и здоровья…

– Бабушка! Зачем же ты плачешь?.. Ведь его орденом наградили, понимаешь?!

В это время в избу вбежала Нина Николаевна. Она бросилась к матери, обняла ее и тоже зарыдала.

Аграфена Игнатьевна приподняла голову дочери, и с минуту они молча смотрели друг другу в глаза.

– Живой он! – сказала наконец Аграфена Игнатьевна. – Живой!.. А раны бывают легкие – в руку или в ногу.

– Ох, если бы так! – плача проговорила Нина Николаевна.

Только теперь Юра понял, какие мысли тревожат мать и бабушку.

– А вы думаете, что папа… что папа… – сказал он и вдруг уткнулся лицом в кофту матери.

– Ну вот, и этот тоже!.. Да чего вы раскисли?.. Жив он, здоров и награду высокую получил! – первой взяла себя в руки Аграфена Игнатьевна.

Вечером Пелагея Гавриловна позвала Железновых к себе ужинать. Когда они вошли в избу, их с поклоном встретил сам хозяин. Он взял Аграфену Игнатьевну под руку, провел ее на вторую половину, где по-праздничному был накрыт стол. Здесь было все, что только оказалось в запасе у Пелагеи Гавриловны. Она даже блинов напекла на радостях.

За столом говорили только о Якове Ивановиче. Назар посоветовал отбить депешу товарищу Калинину: «Раз он подписал Указ, значит, ему уж известно, где служит ваш полковник». Галина Степановна порекомендовала написать письмо в редакцию газеты.

Назар поднялся из-за стола, подошел к комоду, взял чернильницу, бумагу, ручку с пером.

– Пиши, Николавна. Одно – товарищу Калинину, другое – в эту самую редакцию газеты, – сказал он и поставил перед Ниной Николаевной лампу.

Все сообща стали обсуждать текст писем.

Когда Железновы уже легли спать, в темноте к кровати Нины Николаевны подошел Юра.

– Мама, не спишь? – прошептал он.

– Ты что, сынок? – Нина Николаевна прижала голову сына к своей щеке. Его ресницы, моргая, приятно щекотали висок.

– Ты очень будешь скучать обо мне, если я уеду на фронт? Я там разыщу папу…

Это проявление детской заботы об отце напугало Нину Николаевну. Она высвободила руку и приподнялась на кровати.

– Ты что это, Юра, задумал? Хочешь меня с бабушкой совсем расстроить? Где же ты там, в таком пекле, найдешь папу? Глупышка ты мой!.. Выбрось-ка все это из своей головы!

– А почему ты думаешь, что не найду? – стоял на своем Юра. – Ведь полковников Железновых на фронте немного. Приду в штаб или к главному командиру фронта и спрошу…

– Ступай, сыночек, спать. – Нина Николаевна поцеловала сына и ласково пошлепала его по щеке. – И больше об этом думать не смей!..

Рано утром прибежали ребятишки.

– Тетенька, на собрание скликают! – сняв шапку, прокричал с порога Кузька.

– Куда? – щурясь от печного жара и вытаскивая ухватом из печи чугунок, спросила Нина Николаевна.

– На завалинке у Щедриных. Какой-то из города приехал. Бают, про войну сказывать будет.

Юра быстро натянул облысевшие рваные сапоги, повязал пионерский галстук, накинул на себя пальтишко и взял было уже шапку, как из-за полога послышался бабушкин голос:

– Ты куда?! Разве тебя приглашают?

– Нет, не приглашают, – ответил он, – но пионеры ведь должны знать, что делается на фронте.

– Погоди, сынок, – остановила его мать, – вместе пойдем.

По дороге Юра болтал без умолку. Оказалось, что у него есть свои планы, как участвовать в войне.

– А знаешь, мама, я могу убить Гитлера!.. – сказал он. – Подделаюсь под нищего и подкараулю его…

Нина Николаевна улыбнулась:

– Конечно, такого людоеда следовало бы убить. Но этого ни ты ни я сделать не можем.

– Ты меня все за маленького считаешь, мама!.. – Юра внимательно посмотрел на мать. – А я уже большой! Эх, мне бы где-нибудь достать револьвер или бомбу!..

– Не болтай попусту, герой! – перебила его Нина Николаевна, а сама с опаской подумала: «Слишком много он об этом говорит! Как бы вправду чего-нибудь не учудил! Он очень повзрослел, смелый стал, решительный, весь в отца!..» – Никогда не нужно думать о том, чего сделать не можешь! – строго добавила она. – Думай лучше о том, чтобы у тебя двоек не было!

– А из-за чего двойки получаются? – уже виновато оправдывался Юра. – Из-за Гитлера! Вот как станешь думать о войне, так никакие уроки в голову не лезут!..

Когда они подошли к дому Щедриных, на завалинке уже сидели женщины.

Нина Николаевна уселась на толстом бревне. Утреннее октябрьское солнце приятно грело спину, и она распахнула пальто.

К колхозникам вместе с Крутовских подошел человек лет пятидесяти с усталым, изрядно заросшим седой щетиной лицом. Нина Николаевна узнала в нем одного из строителей, которого несколько дней назад видела на картофельном поле.

– Так вот, дорогие товарищи, – обратился этот человек к колхозникам. – Мы приехали к вам из Ленинграда. Вы сами знаете, какая тяжелая судьба забросила нас сюда, какое страшное горе нас с вами пососедило!.. И теперь я обращаюсь к вам с большой и покорнейшей просьбой: помогите построить здесь завод. Без вашей помощи, дорогие товарищи, мы этой стройки не осилим!.. А с вами вместе задание правительства сможем выполнить досрочно. – Он обвел всех собравшихся глазами, и Нина Николаевна, сама родом из Ленинграда, подумала, что в этом человеке есть то, что свойственно многим коренным ленинградцам, – простота и душевность в обращении, умелый, но в то же время бесхитростный подход к людям, чистая русская речь.

Как только ленинградец кончил говорить, женщины сразу загудели:

– А что это, трудповинность?

– А как будут оплачивать?

– А жить там аль ходить сюда?

– А харчеваться как?

– А если на руках дети, тогда что?

Ленинградец объяснил всем, что трудповинности не будет, а только добровольная работа, что платить будут сдельно, что работающим будет выдаваться паек. Хочешь – его домой бери, хочешь – в столовую отдавай. Но у женщин возникали все новые и новые вопросы. Казалось, им не будет конца.

Дед Кукан, который уже давно порывался что-то сказать, заговорил громко, энергично размахивая при этом руками:

– Бабоньки! Надыть порядок соблюдать! Гудеть-то оно можно, да толку что? – Собрание на мгновение затихло. – Ежели, скажем, положить нам на прибыльность, то, может, оно и невыгодно. Но у каждого ведь своя выгодность. К примеру Степаниде хочется выгадать и на гниде…

– Мели Евтихий, ты ведь у нас тихий! Как начнешь болтать, так трубой не унять! – затараторила в ответ Степанида.

– А я считаю так, – продолжал Кукан, не обращая внимания на смех женщин, – раз дело народное, стало быть, оно прибыльное и для себя, и для колхозу. Вот что, общество, я полагаю, надо ленинградцам помочь завод строить. И на это я записываюсь. А ты, Фекла Ивановна, чего шумишь? Говори!