Сергей Алексеев - Крамола. Книга 1

И больше всего Нароков страдал от обиды и какой-то обозленной растерянности перед событиями на фронте в конце шестнадцатого года. Исход войны был предрешен, Германия оказалась на грани катастрофы, но вдруг неведомо откуда появилась незаметная, как тифозная вошь, но мощная и неотвратимая сила, в короткий срок разложившая армию. Она, эта сила, тихой сапой проникала в здоровый организм и грызла его изнутри, и природа такой болезни чем-то напоминала массовое сумасшествие. Нет бы единым духом пресечь распространение заразы и выжечь ее каленым железом там, где она прижилась, так нет, Николай Второй волей или неволей сам способствовал заражению даже таких глухих уголков государства, как Сибирь. Сосланные сюда революционеры сеяли смуту в умах и сердцах доверчивого народа и исподволь готовили то, что сейчас происходило на глазах Нарокова. Если бы бунтари даже очень захотели провести такую широкую пропаганду своих идей, то без помощи царя у них вряд ли бы что вышло: ведь одно дело, когда говорит пришлый, чужой человек, и совсем другое — пострадавший от царской воли. Надо бы учитывать, что в Сибири жалели всякого сострадальца, ибо здесь их было полно во все времена.

Князь имел приказ очистить Есаульск и притрактовые села от большевиков и сочувствующих им, но все-таки волен был поступать по собственному усмотрению. А пока, двигаясь к городу, он останавливался в больших селах и чинил экзекуции. Казаки-инородцы пороли ретиво, так что иной раз приходилось сдерживать их пыл. Мерзлыми розгами можно забить человека насмерть, и забивали, а Нарокову важно было не само избиение — это дело нехитрое и особого ума не требовало, — он стремился выколотить поркой страсть к унижению, как выбивают пыль из ковра. Его встречали хлебом-солью, как и полагается, для чего община, посылала самых уважаемых людей села. Нароков слезал с седла, принимал хлеб-соль и разглядывал послов. И если бегали глаза, если мужики угодливо и подобострастно кланялись — спина, мол, не переломится, — его охватывала злость. Казаки знали норов князя, сгоняли на площадь сельчан, несли скамейки, рубили шашками черемуху или прибрежный тальник. Затем тут же, на площади, начинался допрос, чтобы выявить, кто помогал или сочувствовал красным. Обычно такие находились, их тут же выволакивали из толпы, снимали с них штаны и привязывали к скамейкам. Нароков подзывал уважаемых людей села и каждому лично вручал розги:

— Пори!

Если мужики брали розги и пороли и если еще стервенели при этом, он прекращал экзекуцию и велел снимать штаны и укладываться на скамейки «палачам», после чего предлагал кому-либо из толпы продолжить порку. Люди обычно стояли не шелохнувшись, никто глаз не смел поднять, дабы не обратить на себя внимание. Тогда за розги брались казаки и уже пороли от души.

— Чтобы никому не обидно было! — объяснял народу каратель Нароков. — А то я уйду, а поротые захотят отомстить вашим уважаемым мужикам. И пойдет у вас вражда в обществе.

На самом деле он рассуждал иначе: «Что это за уважаемые люди, — думал он, — если сами себя не уважают? За что же их уважать народу? Человек, исполненный чувства чести и достоинства, не возьмет розги на глазах у сельчан и не станет пороть!» Нарокову такие не единожды встречались, и он отпускал их с миром, хотя они уходили, ожидая выстрела в спину. Он.верил, что человек чести не пойдет на поводу у красных и никогда не примет чуждых ему идей, проповедуемых разномастными революционерами и проходимцами. Короче говоря, если общество уважает такого человека, значит, и люди в этом обществе здоровые духом…

Нароков остановился в селе Усть-Повой — до Есаульска оставалось день ходу. Ему вскоре сообщили, что из города явились купцы и просят принять их.

Купцов было трое, приехали они в кошевах с медвежьими полостями, сами были тоже в медвежьих шубах, сдержанные и несколько угрюмые.

— Слушаю вас, господа купцы. С чем пожаловали? — спросил Нароков.

— Хотим, батюшка, просить тебя, чтоб город наш не трогал, — выступил вперед Белояров. — Народ у нас смирный, от красной власти натерпелся, дак мы нашу власть ждем не дождемся. А на тракте нашалил известный нам человек, большевик он, по фамилии Березин.

— Большевик? — удивился Нароков. — Я слышал, что он офицер.

— Был офицером, да к красным давно перекинулся, — отвечал купец. — Ныне он собрал кой-какой народ и в тайгу подался. Сдается нам, в свою деревню отправился, в Березине Там поместье ихнее было. А вот список тех, кто с ним на тракте шалил, — пофамильно всех отметили.

Белояров оглянулся ка евоего товарища. Тот с готовностью достал бумагу и передал Нарокову.

— Дядя его, владыка наш, отец Даниил, после этого будто бы умом повредился, — продолжал Белояров. — Железо на себя надел и у храма сидит в одной рубахе. И велит, чтобы плевали на него. Наши-то плачут, глядя на эдакое. И все из-за него, большевика…

— Стало быть, вас город ко мне послал? — спросил Нароков, читая фамилии самооборонщиков.

— Город, город, — закивали, замахали бородами купцы. — Посоветовались да послали. Чтоб лишней крови не пролить и невинных не карать.

— Ладно, разберемся, — сказал Нароков. — Значит, вы пришли ко мне как послы?

— Как послы, батюшка, — согласились купцы.

— Ну, а пострадать за своих сограждан готовы? — Князь спрятал список в карман и встал, поигрывая плетью.

— Воля твоя, — развел руками Белояров. — Как скажешь.

И все настороженно замерли и моргать перестали.

— А скажу я так, — начал каратель Нароков. — Сначала тебя, — он доказал плетью на Белоярова, — выпорют твои товарищи. А потом твоих товарищей — мои казаки. Они инородцы, русский плохо понимают и секут больно. Но можно и наоборот. Ты, — он снова указал на Белоярова, — своих товарищей, а тебя уж казачки. Ну?

Купцы запереглядывались, испуганно затоптались на месте.

— Нас пороть-то нельзя, — придав голосу степенность, сказал Белояров. — Мы купеческого сословья. И бумаги имеются.

— Ничего, я и столбовых дворян порол, — заверил Нароков. — Из-за сословия не смущайтесь. Если согласны, то так тому и быть. В городе никого не трону. И список ваш выброшу.

— Несправедливо получается, батюшка. — Белояров снял шапку. — Они виноваты, а пороть нас?

— Я считаю — вы виноваты! — отрезал Нароков. — Вы допустили, чтобы большевик вами управлял!

— Он так-то не управлял, — замялся Белояров. — Он народ собрал, чтоб в город банду не пущать. Соломатин там у нас шкодил…

— Так вы еще и врете? — Нароков махнул рукой казакам. — Березин вас оборонял, а вы его оговорили! Может, он и не большевик?

— Как не большевик? Большевик, — заверил Белояров. — Узнали… Ты уж нас пожалей, не мучь. Нас и так красные эвон как мучили, а потом и Соломатин. У нас с собой пятьсот рублей золотом имеется. Дак мы тебе, батюшка, хотели преподнести.