Александр Дюма - Жизнь Людовика XIV

— Я думаю, — отвечал д'Эльбеф, — теперь же отправиться в Думу и предложить свои услуги г-дам старшинам Парижа. Не правда ли, г-н коадъютор, вы согласны с моим мнением?

— Однако, — возразил тот, — мне кажется, что вы, принц, сделали бы лучше, если бы подождали до завтра и предложили свои услуги общему заседанию палат

— Хорошо! — сказал д’Эльбеф. — Я сделаю, как вы говорите — я решил следовать вашим советам. — С этими словами он и его сыновья вышли.

Едва они вышли, как коадъютор, заметивший улыбку, которой обменялся отец со своими сыновьями, приказал одному из своих лакеев проследить за д’Эльбефом и узнать, куда он направится.

Что коадъютор предполагал, произошло — герцог д'Эльбеф отправился прямо в Думу. Ни коадъютор герцога, ни герцог коадъютора не могли обмануть. Прелат тотчас приступил к делу и с чего бы ему было начинать как не с интриг, которые составляли его стихию. Он написал Фурнье, первому городскому старшине, который был его приятелем, чтобы тот поостерегся и не допустил посылки д’Эльбефа от Думы в парламент, в противном случае трудно было бы бороться с такой рекомендацией. Потом коадъютор написал тем из парижских священников, которые были ему наиболее преданны, предлагая пробуждать в прихожанах подозрения против герцога д’Эльбефа, готового на все за деньги и большого приятеля аббата ла Ривьера. Наконец, коадъютор сам вышел из дома около 7 вечера и почти всю ночь посещал знакомых ему членов парламента, но не с тем намерением, чтобы поговорить о принце Конти или герцоге Лонгвиле, что могло бы их скомпрометировать, но напомнить о неблагонадежности герцога д'Эльбефа, а также сообщить об оскорблении герцогом парламента, поскольку он явился сначала в Думу, присутственное место низшей инстанции, тогда как он, коадъютор, советовал ему обратиться прямо к парламенту.

Так бегал коадъютор по Парижу, будучи твердо уверен, что и герцог д'Эльбеф, со своей стороны, не теряет врем;; напрасно. Возвратившись домой, он, изнеможенный, бросился на постель с твердым намерением с завтрашнего утра начать открыто действовать против д'Эльбефа. С этими мыслями Гонди начал было засыпать, как вдруг услышал стук в дверь и послал лакея узнать, в чем дело. Вдруг, без Доклада, в комнату поспешно вошел кавалер ла Шез, один из приверженцев герцога Лонгвиля.

— Скорее, милостивый государь, скорее! — восклицал он. — Вставайте! Принц Конти и герцог Лонгвиль находятся у заставы Сент-Оноре! Народ кричит, что они изменники и не хочет пускать их в Париж!

Коадъютор вскрикнул от радости и соскочил с постели — этого известия он уже три дня как ожидал с нетерпением. В одну минуту он оделся, крича закладывать карету, сел в нее вместе с ла Шезом и устремился к советнику Брусселю, которого взял с собой, а затем, предшествуемый скороходами с факелами в руках, прибыл к заставе Сент-Оноре, где действительно находились Конти и Лонгвиль, верхом уехавшие из Сен-Жермена. Тут коадъютор убедился в разумности мысли взять с собой Брусселя — народ так боялся принца Конде, что все, находившиеся с ним в какой-нибудь связи, возбуждали в высшей степени его недоверие, и лишь когда коадъютор и Бруссель не только взяли на себя ответственность, но уверили, что принц и герцог приехали защищать Париж, цепи, заграждавшие проезд, были сняты. Конти и Лонгвиль сели в карету коадъютора и все вместе, сопровождаемые радостными криками, поехали в отель Лонгвиль, куда прибыли на рассвете. Поручив герцогине поддерживать у вновь прибывших добрые намерения, коадъютор немедленно отправился к герцогу д’Эльбефу — недоверчивость, которую внушал принц Конти, казалось, налагала на него обязанность действовать таким образом. Коадъютор хотел предложить герцогу д’Эльбефу присоединиться к Конти и Лонгвилю, однако оказалось, что герцог уже уехал в парламент.

Теперь нельзя было терять времени, коадъютор и без того уже много его потерял, поэтому, вернувшись в карету, он велел как можно скорее ехать к дому Лонгвиля, чтобы тотчас заставить его и принца явиться в парламент. Однако Конти, чувствуя себя очень усталым, давно уже был в постели, а герцог Лонгвиль, который вообще не любил торопиться, отвечал, что время терпит. Отчаявшийся коадъютор сам стал будить принца, но напрасно, на того напал такой крепкий сон, что его не удавалось расшевелить. Коадъютор готов был сойти с ума, когда увидел, что люди, вокруг которых он так хлопотал и которые, наконец, после столь долгого ожидания прибыли в Париж, медлят явиться в парламент. Но тут герцогиня Лонгвиль вошла в комнату и объявила, что парламент закрыл свое заседание и что герцог д’Эльбеф пошел со своими сыновьями в Думу, чтобы принять присягу.

Казалось, случаи был потерян. Решили, что принц Конти явится в парламент на второе заседание, которое назначалось на 3 часа пополудни. Коадъютор поехал домой, пообещав потом заехать за принцем. Дома, не желая терять нескольких оставшихся часов, он разослал от себя людей и велел им кричать по городу: «Да здравствует принц Конти!»

Что касалось его самого, то он в этом не нуждался, имея расположение народа. Кроме того, коадъютор написал письма ко всем начальникам кварталов, извещая, что принц Конти в Париже и предлагая убеждать народ, что только этот принц заботится о его выгодах. В заключение он поручил своему секретарю Марильи, пописывавшему иногда стишки, сочинить куплеты на герцога д'Эльбефа и его сыновей. Коадъютор знал свою паству и был уверен, что смешное понравится парижанам. К часу коадъютор закончил свои хлопоты — надо было ехать за принцем Конти.

На сей раз принц был готов ехать. Он сел в карету коадъютора, сопровождаемую только свитой прелата, впрочем, большой и заметной издали. Они приехали в парламент раньше д’Эльбефа. При входе их со всех сторон раздались крики «Да здравствует коадъютор!», но крики «Да здравствует принц Конти!» были так редки, что принц видел — это кричат только расставленные коадъютором. Через несколько минут крики слились в общий, уже мало понятный, отмечая прибытие герцога д’Эльбефа, который среди радостного возбуждения пробирался к парламенту. Его сопровождала вся городская стража, с самого утра окружившая своего начальника.

Входя на лестницу, д’Эльбеф приказал страже стать у дверей большой залы. Коадъютор, опасавшийся, как бы д’Эльбеф не предпринял чего-нибудь против покровительствуемого им принца, приказал и своему конвою стать при дверях. Тогда Конти подошел к занявшим свои места членам парламента и довольно твердым голосом произнес:

— Милостивые государи! Узнав в Сен-Жермене о пагубных советах, внушаемых королеве, я в своем звании принца крови счел своей обязанностью воспротивиться им и приехал сюда предложить свои услуги.