Василий Величко - Кавказ

Говорить ли о кавказской русской интеллигенции? В предыдущих статьях указан ряд таких изъянов местной жизни, которые были бы немыслимы частью без изменнического участия, частью без преступного попустительства или постыдного равнодушия со стороны наших образованных людей, являющихся почти без исключения местными чиновниками; два-три энергичных торговца, пять-шесть газетчиков, в большинстве продажных и спившихся с кругу, да столько же измошенничавшихся кавказских адвокатов в расчет не идут. Все же остальные или служат, или принадлежат к служилым семьям.

Процент плохих служилых людей, т.е. неверных слуг государства и русского дела, на первый взгляд довольно велик. Но если вникнуть в положение служилого класса, то неизбежен вывод, что эти отрицательные явления не столько коренятся в нем самом, сколько получаются, так сказать, сверху, т.е. являются, с одной стороны, результатом недостаточно национальной краевой политики, а с другой — плодом общероссийского настроения.

Начать с того, что далеко не всякий русский человек в крае может быть уверен в том, что его поддержат, а не «съедят», если он проявит служебную безукоризненность и будет во всех случаях стоять за русские интересы и национальное достоинство. Он отлично знает, что какой-нибудь нефтяной король обладает и на Кавказе, и в столице, и в бюрократии, и в печати такими связями, что может его, бедного чиновника средней руки, и куска хлеба лишить, и оболгать. Чиновник средней руки, получающий тысячи три, т.е. человек лет 40, зачастую женат и имеет детей. Жизнь так нестерпимо дорога во всем Закавказье и склад ее столь ненормален, что в случае болезни, свадьбы или иного события, требующего расходов, чиновнику понадобится кредит.

Кредит на Кавказе — начало утраты независимости, т.е. для честного человека начало конца. И жизненные продукты, и кредит находятся в руках армян, представляющих крепкую противорусскую организацию. Первые векселя служилых людей учитываются в армянских банках с любезной улыбкой, переучет — ценой компромисса с совестью или служебным долгом, а дальнейшее — ведет прямо к полному рабству .

Нет ни одного учреждения, в котором бы туземцы, преимущественно армяне или иные армянствующие инородцы, не играли влиятельной роли, прямо или через своих прислужников. Если прибавить к этому борьбу между ведомствами, — отголосок столичной борьбы, то затруднительность положения честного служилого человека станет очевидною.

Безусловно, встречаются люди, которые изменяют русскому делу или нечисты в денежных делах только потому, что в противном случае к ним относились бы подозрительно влиятельные сослуживцы и, пожалуй, выжили бы их. Одно ведомство на Кавказе кишмя кишит поляками, среди которых, конечно, немало людей, объективно приличных, но, по меньшей мере, равнодушных к русскому делу. В местных органах другого ведомства доселе сильна «школа Хатисова» и немало противорусских элементов. Органы третьего «по принципу» космополитичны и проявляют вообще специальные тенденции этого ведомства, давшие ему особую окраску за истекшие десять лет; четвертое, — глядишь, — на Кавказе ниже, или, по крайней мере, кажется ниже, чем в остальной России, ибо на Кавказе оно, по своим руководящим принципам, от которых отказаться не может, находится в несоответствие с запросами жизни. Эти же принципы вовлекают его порой в пагубное разногласие с администраций, к немалому вреду для обеих сторон и для обывателей.

Школа? Да есть ли вообще в России русская школа? Чему и как она учит? Ведь обучают все те же интеллигенты, которые наслушались мнимо-либеральных приват-доцентов, набили себе голову неомарксизмом, отрицанием всего русского и, особенно, русского строя. Откуда им взять что-нибудь иное, когда денационализация нашей школы и сейчас продолжается во всей России? ! И при всем том, нельзя не заметить, что среди значительной части кавказских педагогов существует благородное национальное течение, пробившееся сквозь мусор прежних теоретических понятий и сквозь тяжкие препятствия, воздвигаемые местной жизнью.

Во всех ведомствах, во всех слоях и кругах русской интеллигенции на Кавказе есть такие светлые струйки, вытекающие, так сказать, не из головы, а из сердца, исстрадавшегося на чужбине . Кавказ, как и вообще Восток, либо разлагает нравственную личность, либо закаляет ее. Тамошние русские люди, в основе, гораздо лучше, чем кажутся. Избавьте их от гнета искусственно созданных материальных невзгод, скажите им ободряющее слово устами властного лица или со столбцов честной газеты, дайте что-нибудь объединяющее, и получится такая картина, которой Россия вправе будет гордиться.

Между тем, делается как раз обратное. Даже вся почти без исключения печать теперь фактически в инородческих руках, невзирая на русские имена местных промышленников пера. У русских людей нет даже своего угла, где бы они могли по совести и безопасно поговорить о русских делах. Так называемый «Тифлисский кружок» — прекрасное русское учреждение, в котором царит большая порядочность, не избег, однако, наплыва посторонних элементов. А с ними прокралась и некоторая неуверенность русского чувства. Она доходит порою до того, что, например, однажды главные деятели этого учреждения гордились непринятием в свою среду известного шулера-армянина, который суется туда чуть не в десятый раз и заслуживает, что называется, битья батогами. Чем тут гордиться? Чему радоваться? Если это победа, то не прискорбно ли, что уже необходима борьба по вопросу, нравственно решенному?!

Люди, нравственность которых поддалась разлагающему воздействию Кавказа, представляют собою печальнейшее из зрелищ, какое только может увидеть русский человек, не утративший достоинства. Герои Максима Горького, конечно, менее отвратительны, чем эти благополучные люди, в которых не осталось ничего человеческого, иногда под личиною приличной внешности и при недурном общественном положении. Они составляют истинную язву местной жизни, так как обыкновенно находят доступ к людям гораздо более влиятельным и составляют банду, губящую всякое благое начинание и служащую всему противорусскому.

Есть еще категория людей, гораздо более многочисленных и менее вредных, но, в итоге, производящих неблагоприятное впечатление. Это люди, пассивно «окавказившиеся» умственно и отчасти физически, принюхавшиеся к разным зловониям растленной восточной общественности, примирившиеся с какими угодно гадостями и понемножку усвоившие какое-то левантийское миросозерцание. Они любят кахетинское вино, рыбку шамайку, свежую икру, мороженое, нескромные анекдоты на словах и на практике, выигрыш в карты и т.п. Они будут обедать у кого угодно, водить компанию с кем угодно, лишь бы физическая обстановка ласкала их натуры, разнеженные южным климатом. Если человек, которого они знали, попался в темном деле и понес наказание, они совершенно по-туземному скажут: «Ах, бедный, бедный!» Если на какую-нибудь скромную даму, которую, вследствие малого положения ее мужа, прежде не замечали, обратит лестное внимание высокопоставленный человек, — то люди указанного типа немедленно же окружат ее особенным почетом. В своих левантинских воззрениях указанная часть кавказского общества заходит порою еще дальше: она оказывает уважение проходимцам, которых подозревает в происхождении от людей более высоких, чем их официальные отцы.