Василий Веденеев - Дикое поле

— Как пригрозила? — недоверчиво прищурился Куприян. — Она же не знает турецкого. Или она говорила на латинском?

— Пригрозить можно и без слов. Иногда жесты даже красноречивей.

— Ее избили за это?

— Нет, — задумчиво пощипывая бороду, отозвался Бажен. — Как ни странно, Джакомо не велел отнимать у нее ятаган. Она ходит с ним даже в баню.

Куприян захохотал, хлопая себя ладонями по ляжкам. Сухо борец недоуменно уставился на него.

— Что тебя развеселило?

— Она русская, точно! — вытирая выступившие от смеха слезы, сказал Куприян. — Наверняка казачка или родом с окраин Дикого поля. Только там такие девки, что самого черта не боятся.

— Итальянец, по всей вероятности, решил обольстить рабыню, а не брать ее силой, — продолжил Важен. — Сейчас она нам очень нужна. Если мы с ней договоримся, то более надежного человека рядом с Белометти не найти. Понимаешь?

— Пока не очень.

— Фасих имеет доступ к валиде Кезем, — начал развивать свою мысль Сухоборец. — И если он вступил в сговор с итальянцем, то непременно сообщит ему, что решил султан в отношении Азова. Пожалуй, это не самый простой, но зато самый короткий путь узнать то, что станет известно Джакомо. Девушка свободно перемещается по дому.

— Но она не знает языка, на котором говорит Белометти, и не знает турецкого, — немедленно возразил Куприян.

— А вдруг знает? То, что она упорно молчит, еще ничего не доказывает. — Бажен встал и зажег свечи.

На улице темнело, в комнате стало сумрачно. Суматошный, полный неожиданностей день потихоньку угасал.

Конечно, Куприян прав: неизвестная невольница может не знать ни турецкого, ни татарского, ни тем более латинского языка. Но как все-таки заманчиво договориться с ней и из первых уст слышать о том, что предпринимает Белометти. Естественно, существуют иные пути — достаточно извилистые и опасные, — чтобы узнавать о решениях нового султана. Но эта девушка отчего-то никак не шла из головы.

— Попробуй послать ей записку, — посоветовал Куприян. — Или давай я сам попытаюсь с ней переговорить.

— Записку я уже передавал, — бледно улыбнулся Важен. — Она бросила ее в огонь, не читая. А где ты хочешь с ней говорить? В женской бане? Это невозможно, а дом охраняется слугами.

— Может, и родной грамоты не разумеет? — крякнул Куприян. — Вот незадача!

— Гуссейн заранее знал, что произойдет: два дня назад он отправил старшего сына из города, — переменил тему Сухоборец.

Не в его правилах было вертеться в разговоре вокруг одного и того же. Коль скоро не нашел решения, подожди, оно может родиться чуть позже. Так уже не раз бывало, и не стоит жевать словесную жвачку.

— Думаешь, как узнать о решении нового султана через Гуссейна? — тут же подхватил Куприян.

— Я думаю о другом, — признался Бажен. — Поверит Джакомо слову Фасиха или нет?

— Он наверняка хитер и недоверчив, иначе его не послали бы сюда. Но какие подтверждения своему слову даст ему евнух? Не принесет же он фирман султана?

— А вдруг? Если не сам фирман, то его копию. Белометти не повезет в Рим пустые звуки, он должен показать бумаги — без них ему не будет веры.

— Но это петля на шее Фасих-бея!

— Почему петля? — не согласился Важен. — Они могут составить тайный договор, особенно если евнух станет великим визирем.

— Это страшная война, — помрачнел Куприян.

— Да, если султан Ибрагим, валиде Кезем и ее приближенные согласятся на тайный союз с Папой. Фасих-бей будет за этот союз, но станет ли он великим визирем? — Сухоборец помолчал. Мысленно он пытался предугадать, как поведут себя турецкие вельможи, окружающие трон султана. — Сам Ибрагим, валиде Кезем, Гуссейн и другие спят и видят Балканы под своей безраздельной властью. Папа тоже хочет взять их под свою руку. Уступят ли ему османы такой лакомый кусок за обещание ударить по Руси с Запада?

— Папа может предложить им что-то другое.

— Что? — иронично усмехнулся Бажен. — То, что им и так принадлежит? А воевать за интересы Ватикана турки не станут. Фасих тоже не попрет рогом против всей империи: пока ему нужно взобраться по ступенькам трона, он будет обещать, что заключит договор, и даже подпишет его, а потом — разорвет… Ладно, давай отдыхать. Утро вечера мудренее.

Ни он, ни Куприян еще не знали, какие новые неожиданности принесет им грядущий день…

В Константинополь въехали ранним утром. Накануне Тимофей устроил ночевку неподалеку от столицы османов, чтобы изменить внешность своих спутников. Помня о метках на стенах караван-сараев и предупреждении отца Доната, он прикинул, что предателю, если он рядом, не удастся сообщить туркам, как теперь выглядят разыскиваемые ими люди. Пусть продолжают искать янычара, мальчика и гуребов. Под благовидным предлогом он оставил товарищей и купил новую одежду. Ночью, у костра, началось очередное переодевание. Казак превратился в небогатого дерибея — помещика, путешествующего в сопровождении верных слуг, вооруженных на случай встречи с разбойниками. Злату нарядили в женский турецкий костюм и закрыли ей лицо, как положено по обычаю: темный яшмак позволял увидеть только озорные глаза.

К затее Тимофея все отнеслись по-разному: Жозеф скептически хмыкнул, Кондас промолчал, Богумир ее воспринял как должное, а Сарват вдруг заартачился и начал доказывать, что наряд гуреба ему значительно больше подходит. К удивлению Головина, его поддержала Злата, не желавшая расставаться с мужским костюмом. Стоило труда уговорить их согласиться.

Ночь прошла спокойно, от костра никто не отлучался, и Тимофей мысленно похвалил себя за предусмотрительность: здесь негде оставить загадочную метку. На рассвете он тщательно осмотрел стоянку, не нашел ничего подозрительного и повел маленький отряд в столицу султанов.

Увидев раскинувшийся перед ними огромный город с зелеными садами, куполами мечетей и дворцов, крепостными башнями и стенами, все как-то присмирели. Даже француз прикусил язык, подавленный необыкновенным величием древнего Константинополя. Ворота миновали легко. На них просто никто не обратил внимания: все были заняты своим делом, события последних дней владели умами, давая неисчерпаемую тему для разговоров. Кому тут до жалких провинциалов? Из разговоров прохожих Тимофей узнал, что вчера умер султан Мурад и на престол вступил его брат Ибрагим. Но особой печали на лицах он не заметил: Константинополь торговал, спорил, ссорился, мирился, принимал и отправлял корабли. Стучали молотками сапожники, вздували горны кузнецы, возводили стены каменщики, шили одежду портные, стояли у своих чанов красильщики.

Головин сообщил новость своим спутникам и предупредил их на всякий случай, чтобы не вздумали бурно веселиться. Новость все тоже восприняли по-разному. Сарват воинственно подкрутил черные усы и пробормотал: