Василий Веденеев - Дикое поле

Фасих-бей кольнул недобрым взглядом разряженного чужестранца, повернулся и медленно, сохраняя достоинство, направился к носилкам.

— Возьми. — Молодой человек в черном камзоле бросил продавцу кошелек с золотом и взял кобылу под уздцы.

Получив деньги, упрямец тут же нырнул в толпу и исчез, как будто его и не было.

Подойдя к носилкам, Фасих-бей оглянулся. В нескольких шагах от него стоял чужестранец, держа за повод кобылу, уже покрытую ярко-красной попоной.

— Не правда ли, чудесная лошадь? — улыбнулся молодой человек.

— Поздравляю с покупкой, — процедил евнух, мечтая перерезать горло счастливому обладателю рыжей красавицы.

— Я прошу извинить меня, что помешал вам торговаться, — учтиво поклонился чужестранец — Но я только сейчас узнал, что невольно огорчил высокородного Фасих-бея. В знак моего глубокого уважения примите эту кобылу в подарок.

Такого Фасих-бей никак не ожидал. На мгновение он даже потерял дар речи от удивления, но быстро оправился и ответил мудростью из Корана:

— Берущий щедрее дающего, ибо он возвращает! Я благодарю тебя за чудесный подарок и постараюсь не остаться в долгу. Назови свое имя, благородный чужестранец.

— Джакомо дель Белометти.

— Я запомню, — важно кивнул Фасих-бей и уселся в носилки.

Он получил щедрый подарок, и надо быть глупцом, чтобы отказаться от него. К тому же, как обидеть человека, который хочет услужить тебе? Но зачем этот Белометти ищет благорасположения бывшего кизлярагасси? Никто просто так не станет бросаться деньгами. Что ему сказало имя Фасих-бея и действительно ли он узнал это имя только после покупки рыжей кобылы? Если бы он не подарил ее, все было бы предельно просто и понятно, а так…

— Дестур! Хасса! — покрикивали носильщики. — Дорогу! Сторонись!

Покачиваясь в такт движению носилок, евнух бледно улыбнулся: что ж, если гяур ищет благорасположения Фасих-бея, нужно ли обманывать его ожидания? Любая загадка должна иметь отгадку. Откинув занавеску, он движением руки поманил слугу и приказал:

— Узнай, кто этот человек, подаривший мне кобылу, и где он живет. Утром расскажешь всё, что выведал. Иди!

И тут он вдруг понял, что чужестранец заставил таки его не только задуматься, но и сделать ответный ход. Ладно, не будем сейчас ломать голову и строить предположения. Сначала дождемся утра и послушаем, что расскажут об этом гяуре. По крайней мере, нельзя оставаться в долгу, надо чем-то отдарить его, соблюдая правила приличия.

А рыжую кобылу он сегодня же прикажет оседлать и попробует проехаться на ней по двору. Дивная лошадь, просто сказочная!

В обитель монахов-войнов Тимофей Головин возвратился точно в назначенный срок Еще издали он увидел крест над церковью — значит, скоро будет дома Вот уже показались и стены, сложенные из толстенных дубовых бревен Открылись тяжелые ворота. Тимоха соскочил с коня и, ведя его в поводу, вошел внутрь. Сам расседлал вороного, выводил его, вычистил и задал корм. Потом поднялся в келью отца Зосимы.

Игумен стоял у окна и читал арабскую книгу. На звук отворившейся двери он обернулся, увидел Тимофея и облегченно вздохнул:

— Вернулся! А я уж беспокоиться начал, день к исходу, а тебя все нет и нет. Что невесел? Ну, садись, рассказывай. Да ты голодный, поди? И в бане еще не был?

— Потом, отче, — глухо ответил Головин.

Он сел на лавку и начал рассказывать о схватке с разведкой орды, гибели атамана сторожевой станицы Ивана Рваного, о том, как шли потом казаки по следу людоловов и что открылось им в балке, над которой стаями кружило воронье.

Отец Зосима слушал, не перебивая, только скорбно сжал побелевшие губы и уперся в стену невидящими глазами, в которых застыла невыразимая боль.

— С той поры, отче, жжет вот тут, — Тимофей коснулся ладонью широкой груди, — и нет мне покоя!

— Душа болит и томится. — Игумен широко перекрестился. — Вечная память мученикам! Мужайся, народ русский! Крепостью тебе пусть Христос пребудет! Ничего, Бог наперед правит: наступит день, когда придет русское воинство на землю проклятой орды, как некогда пришел Грозный царь под Казань… А ты боль свою не лелей, не давай ей себя взять. Помолись — и за дело. Но то, что видел, запомни накрепко!

— Запомню, отче.

— Теперь слушай! Сегодня отдыхай, а завтра поутру отправишься в дорогу. Конь твой здоров?

— Слава Богу — Тимофей осенил себя крестным знамением. — Из сечи вынес вороной.

— Вот и ладно. Пойдут с тобой в степь еще девять верховых — утром узнаешь, кто твои спутники. Не мешкая, скачите в Азов. Там вас ждет Федор Паршин. Ему от меня передашь грамотку. В город входи один, под вечер, а остальные пусть за стенами обождут.

Старец поднялся, подошел к стоявшему у стены сундуку и поднял его крышку. Достал что-то и, обернувшись, показал Головину небольшую золотую вещицу: похожий на крестик странный четырехлепестковый цветок. Там, где сходились лепестки, тускло сияла маленькая жемчужина.

— Кто покажет такой знак, тот твой брат по оружию, кем бы он ни был в миру. Но сразу не доверяйся: знак может оказаться в чужих руках! Еще есть тайные слова, которые никто из давших клятву не назовет врагу и под пыткой. Готов ли ты узнать их? Готов ли принять знак тайного братства?

Тимофей встал, почти достав головой до низкого потолка кельи.

— Я готов, отче, — спокойно сказал он — Клятву я дал.

— Запоминай! Кто покажет тебе знак, того спроси «Какому Богу ты молишься?» Он должен ответить «Истинному». Тогда ты скажи: «От лжи до истины пять пальцев» — и сделай вот так: — Зосима коснулся указательным пальцем мочки уха, потом глаза и приложил ладонь к лицу мизинцем к краю левого века, а большим пальцем к уху. — Запомнил?

— Да, — кивнул Тимофей.

— На это ответят «Из лжи родится все, даже правда». Только после этого можешь довериться. Сам знак никому не показывай. Кому надо, и так тебя сыщут. На шее не носи, спрячь получше, и упаси тебя Бог его потерять! — Он вложил в протянутую ладонь Головина маленький золотой цветок с жемчужиной — знак тайного братства — и трижды перекрестил воспитанника. — Перед дорогой зайди к старику, — провожая его до дверей, попросил Зосима. — Грамотку возьмешь, и помолимся вместе, ведь в огромный и жестокий мир выпускаю тебя, Тимоша!

— Я приду, отче.

— Ну, с Богом!

Тимофей уже взялся за кольцо двери, но остановился и спросил:

— Паршину знак показывать или нет? И у него такой есть?

— Федор тебя и без знака примет, — улыбнулся Зосима. — А есть у него такой или нет, не твоего ума дело, отрок!

И слова эти прозвучали точно так же, как много лет назад, когда наставники журили маленького Тимошу за детские шалости или какую провинность. Низко поклонившись игумену, Головин вышел и плотно притворил за собой дверь.