Борис Васильев - Князь Ярослав и его сыновья

Он устало прикрыл глаза, и Бату тихо вышел из его юрты. Он с детства восхищался непонятной для него прозорливостью лучшего полководца монголов, прислушивался к его советам, но был достаточно опытен и самолюбив для того, чтобы не следовать им слепо и непродуманно. Тем более что напутственными словами учителя было напоминание о его великом деде.

Бату-хан всегда гордился своим высоким положением, а жена его Баракчин-хатун не уставала напоминать, что такие синие глаза, как у него, были только у самого Чингисхана. Глаза – окна души, и Бату верил, что какая-то часть великого основателя империи монголов передалась ему и, размышляя о советах Субедей-багатура, всегда прикидывал, как бы использовал эти советы сам Чингисхан.

А Чингис завещал никогда не оскорблять чужих богов, но молиться только своим. Мать Бату была христианкой несторианского толка, кое-что вложила в сына, но еще больше – во внука, и его любимый Сартак не скрывал своих симпатий к христианству, продолжая превыше всего чтить собственных богов. И Бату достаточно разбирался в многочисленных потоках и ручейках общей веры во Христа, чтобы понять разницу в поведении двух знаменитых русских князей. Александр Невский защищал православную веру и Русскую землю, не сходя с нее. Даниил Галицкий бежал от его войск в католическую Европу, оставив родную землю. И твердая последовательность Александра была куда ближе ему, чем суетность Даниила Галицкого.

Впрочем, было и кое-что еще, что легло ему на сердце. Рассказ Чогдара о Невской битве, которую князь Александр выиграл заведомо меньшими силами, потеряв при этом всего двадцать воинов. Он не одобрял рыцарского поединка Александра с ярлом Биргером, потому что полководец, с его точки зрения, должен думать не о личной отваге, а о битве в целом и о своих воинах, но не мог не признать мужества русского князя. А Сартак вообще пришел в восторг, когда Бату рассказал ему о поединке, и умолял отца поскорее познакомить его с Невским.

Но если предчувствие не обманывает старого учителя? Если великий хан Угедей, отец Гуюка, и вправду уже умер или вот-вот умрет? Что будет тогда с ним, с самим Бату? Субедей-багатур прав: на курултае великим ханом изберут Гуюка, прямого преемника Угедея. Там, в далеком Каракоруме, все решают сильные кланы, хитрые чиновники да старые ветераны, для которых он, Бату-хан, всего лишь предводитель пограничной орды на далекой окраине, а Гуюк… Гуюк – рядом. Вдова Угедея Туракина, властолюбивая, глупая и жадная, по обычаю, до курултая будет править при помощи опытных советников да старых друзей, имея доступ к ханской казне. А курултай – через пять лет, когда съедутся в Каракорум все чингисиды и представители всех воюющих армий. Пять лет – большой срок. Пугающе большой срок…

Значит, надо кончать войну в Европе и стягивать войска в один кулак. И – искать союзников. Иного выхода нет.

То ли предчувствие, то ли расчет, то ли уверения многочисленных женщин из окружения Александры оказались точными, а только через сутки после военного совета счастливый Невский поднял на руках своего первенца. И прибыл в Новгород в радостном настроении.

Думцы его времени не теряли, но новгородцы хмуро помалкивали, не очень-то рвались исполнять их просьбы и требования, и дела шли хорошо пока только у Миши Прушанина.

– Идут псковичи, Ярославич! – с восторгом сообщил он. – Молодые новгородцы тоже вроде бы не против, но денег требуют. Мол, семьи оставить придется, а кто прокормит?

– Правильно требуют, – сказал Невский. – Я это на Совете господ решу. С глазу на глаз.

И велел посаднику в тот же день собрать Совет господ.

Совет собрался в Грановитой палате, но князь выходить к нему не торопился. Знал, что следует потомить, а потом появиться с требованиями и от этих требований уже не отступать. Он вошел в полном боевом наряде с красным княжеским корзно за плечами, в котором ходил только на битвы. В том числе и на Невскую, и корзно должно было об этом напомнить. Не поклонился и не сел, а сразу начал говорить громко и четко, и могучий голос его гулом отражался от стен:

– Распри, козни да крикливое ваше вече ничего, кроме слез да горя, Руси не принесло. Псков сдан изменниками, побережье потеряно, под самим Господином Великим Новгородом бродят шайки ливов, чуди и прочих наемников ордена. Они не просто грабят, они путь крестоносцам прокладывают, и если мы всех сил в один кулак не соберем, быть Новгороду пусту и в католическую веру перекрещену. А Русь сейчас одной святой православной верой держится, и нет у нее иной опоры.

Он замолчал, ожидая вопросов, гневных возгласов или хотя бы сдержанного перешептывания, но истинные владетели Новгорода, потомственные «золотые пояса», тоже продолжали выжидательно молчать.

– О моих условиях вы знаете, – с прежним напором продолжал он. – Условия приняты вашими представителями, скреплены крестным целованием, но к ним добавились новые. Новгород выставит еще одну дружину, на которую понадобятся кони и полное вооружение. Понадобится и денежное вознаграждение добровольцам, чтобы семьи их не бедствовали, а вдовам и сиротам – двойная доля. Долю эту определять вам, потому что за спасение платят либо кровью, либо золотом.

При упоминании о золоте среди бояр пробежал легкий гул, но Невский поднял руку, и сразу же наступила тишина.

– Без сильного ополчения нам от ливонцев не отбиться. Враг беспощаден, опытен, вооружен лучше нас, а ключ от Господина Великого Новгорода – Псков – отныне в его руках, есть на что опереться. И опору эту придется брать до решающей битвы. Ополчение будет собирать Ярун, и как он скажет, так должно вам и исполнить. Все расходы – только с вас, с боярства да богатых купцов. Жителей не трогать, они мужьями да сыновьями жертвуют. Спорьте хоть до драки, но когда солнце сойдет с небосвода, я приду за ответом.

И вышел, не дав им опомниться. Он ни словом не обмолвился о том, что отец отдал ему свою лучшую, закаленную в битвах дружину не только потому, что известие о столь могущей поддержке могло подтолкнуть прижимистых торгашей стать еще более прижимистыми, а потому, что среди них наверняка присутствовали люди, разделявшие прогерманские настроения, а знакомить орден со своими планами было совсем ни к чему. Наоборот, необходимо было создать впечатление, что Новгород оказался столь же одинок, как и Псков, и вынужден напрягать все свои силы.

Все было верно. И новые требования, и резкость, и твердость, и все же Невский не был доволен собой. Его терзала мысль, что он где-то упустил главное, что не сумел доходчиво, спокойно, по-человечески объяснить, какая страшная опасность нависла над всей Новгородской землей и что опасность эта куда пострашнее татарской, потому что татары не претендовали ни на землю, ни на веру, а католический Ливонский орден отбирал и то и другое. Александр то неподвижно сидел, уставясь в одну точку, то вдруг вскакивал, коваными шагами меряя палаты и переходы, а за ним бродил Савка, предлагая то ли попить, то ли перекусить.