Борис Васильев - Князь Ярослав и его сыновья

Сбыслав не мог ответить: от холода перехватило горло. Но – свистнул. Свистнул негромко, сведенными от холода губами, но вымуштрованный чуткий конь среди воплей людей, треска льда и шумных всплесков воды уловил знакомую команду. Уловил, осторожно развернулся и во всю прыть помчался назад. Аркан натянулся, чалый чуть дернул боком, заскользив вдруг, но удержался на ногах и снова погнал вперед, вытаскивая на крепкий лед Андрея и Сбыслава. Выбравшись из полыньи, Сбыслав первым делом ножом перерезал аркан и подхватил Андрея.

– Бежать надо! Бежать, Андрей, а то заледенеем…

– Сил нет, Сбыслав…

– Через силу бежать. Через силу!..

– Погоди… Отдышаться дай…

– Нет! – кричал Сбыслав, колотя кулаками князя. – Вперед! Вперед, Андрей!.. Помрем ведь…

Он силой заставил князя Андрея встать, потащил за собой, вцепившись в кольчужное ожерелье и все время крича: «Вперед, вперед!..» И Андрей покорно, хотя и через силу бежал за ним, и то ли ледяная вода, то ли горячие слезы текли по его юному, неузнаваемо осунувшемуся лицу…

А жеребец, ощутив свободу, остановился и призывно заржал. Качаясь и падая, Сбыслав и Андрей кое-как добежали до него.

– За стремя хватайся!.. – задыхаясь, из последних сил прокричал Сбыслав. – За стремя!..

Так, держась за стремена по обе стороны чалого и громыхая обледеневшими кольчугами, они добрались до своих. До самого Александра Невского.

– Снимите с них железо! – гаркнул Александр. – Шубы им и свежих коней!..

– Он… Он спас меня, Александр… – задыхаясь, бормотал Андрей. – Он, Сбыслав…

– Не забудут этого ни сыны наши, ни внуки, ни правнуки, боярин Сбыслав Ярунович!.. – торжественно воскликнул Александр Невский.

И, сняв боевой шлем, широко перекрестился на темнеющий восток.

Князь Андрей и новожалованный на поле брани боярин Сбыслав Ярунович на свежих конях быстро добрались до самого Узменьского урочища, хоть путь их был завален трупами, умирающими и ранеными, а конские копыта скользили по обильно пролитой крови. От неимоверной усталости и всего пережитого князь сразу же впал в беспамятство, а Сбыслав, выпив две добрые чарки горячего меда, ощутил вдруг небывалый приступ голода. Яков Полочанин, уложив Андрея в шатре под тремя шубами, угощал молодого боярина тут же, жадно расспрашивая о побоище.

– До смертного часа глаза мои кровь не забудут, а уши – крики людские, – угрюмо сказал Сбыслав. – Тяжкое испытание послал Руси Господь, и больно душе моей, Яков.

– Но побили ведь их. Побили, побили!..

– Сам поглядишь. Тебе трупы да раненых вывозить.

– Слышишь трубы княжеские, Ярунович?

– Стоны я слышу. – Сбыслав встал. – И жив ли отец, не знаю. И где чалый, спаситель мой? Хоть бы догадались попонами его прикрыть… Дай коня, Яков. И обозников на лед гони, там раненых много.

Толком не отдохнув – да дело молодое! – он добрался до центрального места побоища. Ревели трубы, заглушая стоны, уцелевшие дружинники и ополченцы в запале еще что-то кричали, размахивая оружием, плакали и смеялись одновременно, но князя Александра Сбыслав не нашел. Зато нашел своего аргамака. Он стоял под княжеским стягом, заботливо укутанный попонами. Сбыслав обнял его за длинную шею, поцеловал в морду, угостил краюхой хлеба, густо посыпанной солью.

– Пить тебе не давали?

Вздохнул чалый.

– Терпи, нельзя сейчас. И меня жди. Я отца найти должен.

Оскользаясь в крови, он долго бродил по истоптанному льду. С ним заговаривали, кто-то обнимал, кто-то целовал – Сбыслав потом ничего не мог вспомнить. Растаскивая тела убитых, всматривался в смертные лица, расспрашивал раненых и уцелевших, да во все всмотреться, всех расспросить было невозможно.

Стон стоял над застывшим Ледовым побоищем, точно стонало все огромное Чудское озеро. Страшный, уходящий в небытие стон умирающих, истекающих кровью, замерзающих воинов, превратившихся вдруг в беспомощных парнишек, зовущих маму. И слово это витало поверх всего поля сражения в тяжких испарениях отлетающих душ.

Стало уже темно, но кто-то сунул Сбыславу факел, кто-то помогал ему растаскивать тела: он потом не мог вспомнить этих добрых людей, как ни старался. Его качало от невероятной усталости, но он упрямо искал отца. И – нашел.

– Прощай.

Почему-то рядом оказался Буслай с кое-как перевязанной головой.

– Ярун, что ли?

– Отец.

– Куда же ты его тащишь? Эй, мужики, подсобите боярину. – Буслай обнял Сбыслава за плечи. – Обопрись на меня, я – здоровый. И слезы не удерживай, я тоже реву. Все мы сейчас – дети…

В стонущем окровавленном поле мелькали факелы. Обозники и женщины из Пскова подбирали раненых и вывозили их на берег, оставляя мертвых до утра. Хотели помочь смердам, тащившим тело Яруна, но Буслай не дал:

– К Невскому его. То сам воевода Ярун.

Сменяя друг друга, мужики-ополченцы дотащили тяжелое тело воеводы до княжеского шатра на берегу. Смерды, сняв шапки и низко поклонившись Яруну, ушли, а Буслай остался. Сбыслав снял с отца шлем, бережно перебирал седые спутанные кудри.

– Железо с него сними, – тихо сказал Буслай. – Холодно в нем, поди.

Вдвоем они с трудом стащили броню с начинавшего коченеть тела. Сбыслав стал оправлять сбившуюся, залитую кровью одежду, наткнулся на свиток за пазухой, развернул.

– Что там? – спросил Буслай.

– Князя найди.

Буслай сразу же ушел, не спрашивая, зачем да почему. Не до того было: все в этот час говорили коротко, отрывисто, потому что в душах еще не улеглась битва. Еще воевала душа каждого, еще кипела и пенилась, и покойными были только мертвые.

Быстро подошел Невский. Опустился на одно колено, снял шлем.

– Дядька мой… – Поцеловал Яруна в лоб, поднялся. – В Псков отвезешь его. Там отпевать будем. Скажи Якову, Буслай, чтоб розвальни дал. Осиротила тебя судьба, Ярунович.

Сбыслав молча протянул Александру послание великого князя Ярослава.

Во всех соборах, церквах, а то и просто у братских могил на погостах отпевали погибших. И хоть великая была победа, хоть каждый и ощущал ее, скорбно было во Пскове и в Новгороде. Невский старался попасть на все последние поклоны, ел урывками, почти не спал, почернел и осунулся настолько, что борода торчала клином.

– Простит меня княгинюшка моя, что не простился я с нею.

Князь Андрей свалился в горячке, Гаврила Олексич тяжко страдал от ран, и Александра повсюду сопровождали Сбыслав и Яков Полочанин да иногда Буслай, которого заметно приблизил Невский, будто увидел в нем знакомые черты погибшего Миши Прушанина. А как засыпали последнюю братскую могилу, сказал:

– Принимай Мишину дружину, Буслай.

– Не потяну, Ярославич.

– Потянешь.