Борис Васильев - Князь Ярослав и его сыновья

– Посланец из Орды, великий князь!

– Проси.

Вошел статный молодец в полутатарском-полурусском наряде с изукрашенной саблей на поясе. Сдержанно поклонился и сказал на чистом русском языке:

– Здрав будь, великий князь Ярослав. Здравы будьте, князья и бояре. От главного советника великого Бату-хана Чогдара с поклоном есаул Кирдяш.

– Кирдяш?.. – Ярослав, багровея, поднимался из-за стола. – Не ты ли, холоп, на меня, своего господина, дрыном замахивался?..

– Что было, то быльем поросло. А нынче я – казак, вольный человек, командир личной охраны Орду-хана, князь Ярослав.

Все это молодец выпалил с вызовом и дерзкой насмешкой, словно заранее готовился произнести именно эти слова и именно так, как произнес.

– Убавь голос, не с равным говоришь, – негромко, но очень весомо сказал Сбыслав. – Говори что велено и убирайся.

Кирдяш посмотрел на молодого боярина с княжеской цепью во всю грудь и неожиданно улыбнулся:

– Никак, Сбыслав? Тебе – особый поклон от Чогдара. – Поклонился, вновь оборотился к Ярославу. – Воевода прав, прости мою дерзость, великий князь. Чогдар велел передать тебе, чтоб ты поторопился в Золотую Орду. Это очень важно, так он сказал.

– Все? – грозно спросил Ярослав, все еще ощущая глубокую обиду.

Есаул поклонился с куда большей почтительностью:

– Дозволь личную просьбу, великий князь.

– Нет!

– Дозволь ему, отец, – тихо сказал Невский. – Ты же сам разрешил добровольную запись в татарские войска. Вот он и записался и отвагой в битвах завоевал и чин, и волю. Так, Кирдяш?

– Так оно и было, князь Александр Ярославич. И еще – награда от Орду-хана. – Сотник достал из-за широкого татарского пояса замшевый мешочек, встряхнул: тяжело звякнуло золото. – Дозволь мне выкупить у тебя, великий князь, отца и мать, брата и сестру. Если посчитаешь, что золота здесь мало, буду твоим должником.

– Отпусти их без выкупа, отец, – сказал Александр. – Храбрость золотом не измеришь.

Ярослав угрюмо молчал.

– Отпусти, – умоляюще вздохнул Сбыслав.

Ярослав быстро глянул на него и неожиданно улыбнулся:

– Отпускаю на полную волю.

– Благодарю тебя нижайше, великий князь. – На сей раз Кирдяш отдал полный поклон, коснувшись пальцами пола. Выпрямился, широко, счастливо улыбнулся. – Вечный должник твой, Ярославич!..

И вышел. Все заулыбались с радостным облегчением, а Невский сказал:

– Не будем же множить врагов, но будем везде искать союзников. И воспрянет Русь!..

Александр уезжал на утренней заре, а потому и пир рано кончился. Разошлись по покоям, но задолго перед рассветом Невского внезапно разбудил отец.

– Не спится? – улыбнулся Невский. – Мне тоже. Верно мы сделали, отец, когда дозволили смердам-язычникам в татарские добровольцы записываться. И Церкви облегчение, и нам проще, и… им попросторнее. Собственной отвагой теперь жизнь свою устраивают. Как Кирдяш.

Не об этом он думал, не о добровольцах-язычниках. В полудреме то и дело возникало перед ним одно видение: девушка в белой, плотно облегающей тело рубахе, выходящая из воды. Васса… Но отец озабоченно молчал, вздыхал, хмурился и на слова сына не обратил внимания.

– Не вставай, не вставай. – Ярослав присел на ложе, уронив руки меж колен. – Всю ночь не спал, молился, у Господа совета спрашивал. И – решился.

Великий князь замолчал. Александр с тревогой посмотрел на него:

– Что с тобой? Худо?

– Худо, – тотчас же согласился Ярослав. – До чего же тяжко мне тайну свою великую в душе носить. А тут – расстаемся. Когда свидимся, один Бог знает, да и свидимся ли вообще…

– Ну что за мысли, отец. Сказал, что приеду.

– Не перечь мне, Александр, не надо. Тебе как старшему все скажу, а ты сам решишь, что с тайной этой делать, ежели не суждено мне будет вернуться. А до того никому не говори, никому. Запрещаю.

– Все исполню, – тихо сказал Невский, почувствовав, что отец его серьезен сейчас, как никогда.

Великий князь помолчал, борясь в душе с последними сомнениями. А потом спросил вдруг, глядя в пол:

– Сбыслав на Андрея похож?

– Очень, – Александр улыбнулся. – Прямо как брат родной, все заметили.

– А он и есть брат. И твой, и Андрея. Он – мой сын. От Малаши, невесты Яруна. Я силой увез ее.

И наступило длительное молчание. Ярослав испытывал тревожное облегчение. Будто сбросил камень с души, а вот куда сбросил, было пока неясно. А Невский, ощутив огромную, жаркую радость, быстро опомнился, и жар этот радостным крупным потом выступил на лбу.

– Сбыслав об этом знает?

– Нет. Знали трое, но Ярун погиб, а Чогдар далеко. Да и не скажет никогда: он Яруну, побратиму своему, клятву дал. Знаем теперь об этом только мы с тобой, Александр.

– И никто не должен больше знать, – жестко сказал Невский. – Никто, ни одна живая душа. Я сейчас же уеду, не хочу со Сбыславом встречаться, трудно мне. Ты уж прости.

И стремительно вскочил с ложа.

Александр уехал спешно, еще до рассвета, наспех перекусив. Великий князь был растерян и подавлен, понимал и в то же время не хотел понимать сына, но не перечил. Странно, но после Ледового побоища он вообще перестал ему перечить. Даже в мелочах. Будто поменялся с сыном прожитыми годами.

Невский нещадно погонял коня, словно убегал и от отца, и от вдруг свалившегося на голову брата, и от себя самого. Признание Ярослава было столь непредсказуемо пугающим, столь угрожало смешиванием всех планов и расчетов, что он никак не мог собрать воедино разбежавшиеся мысли. Перед ним чередой проходили многочисленные младшие братья, любимый Андрей со своей первой любовью, сложные отношения с татарами, с Миндовгом, с Новгородом, собственной дружиной, но думать сейчас он ни о чем не мог. Даже о Вассе. Он, победитель шведов и крестоносцев, князь, удостоенный личного прозвища, умеющий предугадывать события и всегда точно знающий, чего он хочет, был растерян, как парнишка на льдине, внезапно оторвавшейся от берегового припоя.

Нет, он ни в малой степени не изменил своего отношения к Сбыславу. Он по-прежнему любил и уважал его, как любят и уважают отважного и преданного соратника, но внезапно обретенный брат самим своим возникновением путал устоявшийся порядок, а тайна его происхождения могла оказаться сильнейшим оружием в руках любого противника, будь то ливонцы, татары или жадные и недальновидные собственные удельные князья. А Невский так близок был к осознанию своей исторической миссии собирателя и спасителя русских земель…

И все могло рухнуть. Мог проговориться отец, в минуту отцовской расслабляющей нежности доверившись вздорному и, увы, неумному Андрею. Тайну мог в собственных или ордынских интересах использовать Чогдар, шепнув о ней жестокому и беспощадному Бату-хану. Могли. Случайно или по стечению обстоятельств, но – могли, потому что тайна перестает быть управляемой, если о ней знает кто-то еще, кроме тебя самого. Александр был в меру доверчивым, но недоверчивым был сам век, в котором доверие продавалось и покупалось в зависимости от желания и цены. Значит, перед тем как начать действовать, следовало просчитать желания и готовность платить за них.