Георгий Гулиа - Фараон Эхнатон (без иллюстраций)

Тогда Певеро сказал так:

– Принеси клятву.

– Какую, Певеро?

– Если разгласишь мою тайну, пока я жив, пусть постигнет тебя… пусть постигнет…

– Что, Певеро?

– Мор! И тебя, и твою семью. Мор! И всех твоих близких до седьмого колена. Мор! Но это не все: пусть и ты и твоя семья лишитесь вечного блаженства на полях Иалу, если разгласишь мою тайну, пока я жив.

Землепашец вскрикнул, точно ухватил его за ногу прожорливый крокодил.

– Только не поля Иалу, Певеро! – взмолился он.

– Нет, только поля Иалу, Тхутинахт!

Землепашец дрожал и, дрожа, повторил клятву – всю, от слова до слова. Тогда Певеро сказал так:

– Я приду за тобой. Я приду сегодня. Приду, когда свет луны падет на вершину Рог.

И он оборотился спиной к своему другу и пошел от него прочь.

Когда стало совсем темно и свет луны упал на вершину Рог, Певеро явился к Тхутинахту. И повел он его на север, а потом на запад. Хотя и светила луна, а все-таки было темно и страшно.

Землепашец испуганно озирался вокруг. Ему мерещились тени великих фараонов. И он сказал так:

– Певеро, кости мои словно вода…

Ремесленник даже не обернулся. Он продолжал идти. Он двигался так уверенно, точно ему был знаком каждый локоть этой дороги…

Вот они миновали Долину великих храмов и усыпадьниц. Дважды обходили спящих стражников, охранявших некрополь. Певеро со своим другом направлялся в сторону Долины царей, но, не достигнув ее, свернул влево, к крутой и безжизненной горе.

– Мои кости как вода, – говорил дрожащий Тхутинахт.

– Не скули, словно пес! – прикрикнул на него Певеро. – Мы уже на месте.

И стал он возле белого камня.

Вокруг было тихо. Мерцали сонные звезды. Сонно светила луна. Спали даже боги во всем Верхнем и Нижнем Египте.

Певеро навалился на камень и сдвинул его в сторону. Зияющая дыра открылась под камнем, дыра чуть пошире мужских бедер.

– Ползи за мной! – приказал Певеро. И, улегшись на землю, превратился в большого червя. И червь этот пополз в дыру, что была чуть пошире мужских бедер.

Касаясь носом потрескавшихся пяток Певеро, Тхутинахт последовал за ним в дыру.

Долго ползли они. Казалось, остановится дыхание, потому что со всех сторон подступала земля. Она охватывала человека объятиями льва. Но вот стало просторно, можно было и вытянуться во весь рост.

Певеро пошарил рукой, нашел на положенном месте сверло, лучок и трут для добывания огня. Вскоре запылал факел. И землепашец увидел то, что увидел: обиталище усопшего бога, о котором слышал только краем уха. Тхутинахт упал наземь, потрясенный видом священных предметов.

– Встань! – приказал Певеро.

Тхутинахт подергал себя за нос, а потом поглядел на Певеро, чтобы удостовериться, что оба живы, что великий Ра не убил их в своем неистощимом гневе.

Певеро поднял факел, и глаза увидели то, что они увидели: позолоченную колесницу фараона; множество посуды из серебра и золота; множество сосудов из чистого алебастра и ляпис-лазури – вместилища для благовоний антиу и шасас, иуденеб и хасаит; носилки из эбенового дерева, инкрустированные золотом и разноцветным финикийским стеклом. И статуэтки стояли здесь из золота и электра – статуэтки Осириса…

Все это было подобно сну, подобно тому, как если бы житель Дельты вдруг увидел себя в горах далекой Нубии.

– А теперь, – сказал Певеро, – пройдем туда…

И Тхутинахт увидел пролом в стене. Землепашец колебался. Тогда первым пролез Певеро с факелом в руке, который чадил. А за ним Тхутинахт.

И здесь увидели глаза землепашца то, что увидели: в просторной усыпальнице стоял ковчег. Весь он был желтый, потому что был выкован из золота. Занимал ковчег почти все помещение в высоту, и в длину, и в ширину. И был Тхутинахт вдвое ниже ковчега.

Певеро зашел с правой стороны и толкнул ногою золотую дверь. И Тхутинахт упал на камни, потрясенный величием Вечного Покоя. И он запричитал:

– О бог наш Осирис! О владыка владык, покоривший мир!

И не скоро осмелился землепашец поднять глаза на золотые саркофаги, безжалостно вывороченные ломом Певеро.

Мумия великого божества валялась на полу, и золотой урей украшал ее лоб. Золотая маска божества была помята, словно старый медный таз.

– Что это? Что это? – в страхе вопрошал Тхутинахт.

Но Певеро молчал.

Золотой Осирис смотрел на Тхутинахта. Соколы из электра обратили свои клювы к Тхутинахту. Мумия великого божества, униженная до предела, скалила серые зубы, словно улыбалась Тхутинахту.

Певеро стал ногою на спеленатую грудь великого божества.

– Смотри, Тхутинахт, – сказал дерзкий Певеро, – это владыка Верхнего и Нижнего Египта, который поднялся к своему горизонту. Это то, что осталось от его величества фараона Аменхотепа – жизнь, здоровье, сила!.. Теперь он под моей ступней, и я, Певеро, топчу его!

Тхутинахт слушал его, раскрыв глаза выше бровей.

– Возьми, Тхутинахт, это золото, что вокруг, возьми электра, что вокруг, возьми все, что пожелаешь. И пусть мы будем могильными ворами!.. Возьми и этот великий знак – золотой урей. И соколов не оставляй – они пригодятся детям. Возьми и маску его величества – жизнь, здоровье, сила! И ты перестанешь есть кожу. Ты будешь питаться ягодичной частью барашков… Распеленай это мертвое божество и возьми себе все, что увидишь на нем.

Тхутинахт мучительно колебался. Пальцы его дрожали, подобно пальмовым листьям в вечерний день. Но взгляд его сделался жадным, и казалось, вот-вот набросится он на несметное богатство, лежащее вокруг.

Певеро сорвал золотой урей со лба мумии и бросил его к ногам землепашца.

– Ты трус! – вскричал разгневанный Певеро. – Все, что видят глаза, добыто моим трудом, Тхутинахт. Твоим трудом, Тхутинахт. Бери без страха все, и благо тебе будет.

– Я сделаюсь вором, я сделаюсь вором, – сказал Тхутинахт. – А я никогда не крал.

Певеро успокоил его:

– Ты возьмешь только свое. Это все наше, Тхутинахт. Этот человек, который подо мной, умертвил моего брата. По слову его сгноили в нубийских копях отца моего. По велению его отсекли мечом голову дяде моему. Он был лютым шакалом. Божественным шакалом. Он утопал в роскоши. А я ел кожу. И ты ел кожу. Так зачем ему эта роскошь и там, на полях Иалу?

Тхутинахт все еще колебался.

Певеро влез на опрокинутую крышку саркофага.

– Смотри, Тхутинахт, – говорил он, – этот мертвый бог так же сух, как и я, как и ты. По одному слову его сожрали брата моего крокодилы. Так зачем возлежать ему среди этой роскоши?

Тхутинахт понемногу приходил в себя. Он уже полагал, что надо унести с собою и золотой урей, и золотого Осириса, и соколов из электра…

– Слушай, брат мой, – говорил Певеро, возвышая голос, – я приходил сюда каждую ночь с тех пор, как прорыл этот ход. Я потешался над этой божественной мумией. Однако же надо, чтобы кто-нибудь знал, что я похитил. Прорыв ход, я выпустил на свободу Ка. Повернув мумию, я лишил своего вместилища Ба.