Валентин Пикуль - Океанский патруль. Книга 1

Но оружие у него со смехом отобрал военный советник Штумпф.

Суттинен побежал напрямик — через болото, испачкав руки, открыл дверь землянки Вартилаа и этими же руками надавал своему прапорщику пощечин. Вянрикки не ожидал такого оборота дела и неожиданно разревелся, словно школьник, которого наказали за плохо придуманную игру.

Вернувшись в свою землянку, Ориккайнен сказал Олави и денщику:

— Ничего, парни, ему этот окорок еще боком вылезет…

Вечером Юхани Вартилаа ушел инструктировать «кукушек», сидевших на высоких соснах перешейка между озерами, и не вернулся. Его ждали всю ночь, а на рассвете капрал Хаахти возвратился с «кукования», но только пожал плечами, когда ему рассказали о вянрикки.

— Я все время качался в люльке, и никто не приходил. Правда, на берегу Хархаярви иногда постреливали, но ведь господину Вартилаа там нечего было делать.

Докладывать об исчезновении вянрикки пришлось Ориккайнену. Суттинен только что проснулся и лежал за марлевым пологом, ограждавшим его от комаров. В ответ на сообщение капрала лейтенант хрипло рассмеялся:

— Может, Вартилаа повесился от обиды в развилке сучка, словно мышь, у которой белка съела запас на зиму!..

И, вяло выругавшись, он стал растирать измятое после вчерашней пьянки лицо:

— Черт с ним, с этим вянрикки, одним дураком меньше!..

Но обер-лейтенант Штумпф, брившийся возле окна, рассудил иначе:

— Если так плевать на всех, то в вашей прекрасной Суоми скоро не останется ни одного офицера. Надо поискать вянрикки… Капрал, возьмите автомат и… Кстати, почему вы не носите свой пуукко?..

Веко правого глаза капрала нервно задергалось, но Штумпф смотрел в зеркало и не мог заметить этого…

— Герр обер-лейтенант, — сказал Ориккайнен, — я только что чистил свой пуукко и оставил его на нарах в землянке.

— Так вот, — продолжал немецкий советник, — возьмите автомат и как следует обыщите весь перешеек. Может, вянрикки ранен, а может, действительно… ха-ха!.. повесился… Ха-ха!..

— Слушаюсь, герр обер-лейтенант!

В лесу было хорошо…

Пахло перегретой хвоей, душистым листом черничника, от озерной воды тянуло прохладой. Смахивая с лица лесную паутину, капрал бесшумной поступью углублялся в чащу, и ничто не ускользало, от его быстрого взгляда. Вот ящерица шмыгнула в траву, а вот доживает последние часы надломленная ветка — здесь недавно проходил человек; осока на болотистой лужайке примята, словно кто-то бежал и упал, — так и есть: раненый уползал в эти заросли, спасаясь от пуль, и умер…

Капрал подтянул сапоги повыше, прислушался: гудели вершинами сосны, четко долбил тишину дятел, что-то прошумело в траве и снова затихло. Дойдя до поваленного бурей дерева, под вывороченными корнями которого высился муравейник, Ориккайнен круто свернул влево и, согнувшись, пробежал шагов двадцать. Замер. Огляделся. Снова пробежал. Лег,..

Теперь, в просвете между ветвей, он видел застывшее в покое озеро Хархаярви. Возле берега густо разросся кустарник, скрывая неглубокую лощину. Где-то вдалеке хлопнул выстрел, но Ориккайнен не обратил на него внимания. Еще раз оглянувшись, он встал и, раздвигая ольховые ветви, медленно спустился в лощинку.

Здесь было темно и сыро. Землю устилали вялые прошлогодние листья. Ориккайнен присел на корточки и руками стал разгребать вороха этих листьев, что-то отыскивая. Лицо его все время сохраняло сосредоточенное выражение, и на нем не отразилось ни удивления, ни страха, когда из-под листьев вдруг высунулась рука человека, затянутая в узкую замшевую перчатку.

Обшарив каждую кочку между кустами, Ориккайнен схватился за эту руку и оттащил труп в сторону. Старательно обыскав то место, где лежал мертвец, и ничего не найдя, капрал снова забросал труп листьями.

— Нету, — тихо произнес он, потрогав пустые ножны. — Где же я мог его потерять?..

И вдруг из-за кустов, росших на обрыве лощины, раздался чей-то насмешливый голос:

— Ну как, Ориккайнен?.. Нашел свой пуукко?..

Капрал сдернул с плеча автомат, в течение секунды опустошил диск. Дрожало в руках оружие, и, почти закрывая глаз, дрожало веко. И не успел еще «суоми» подавиться последним патроном, а капрал уже вставил второй диск.

Срезаемые пулями, подкашивались сучья, вихрем кружились в воздухе сорванные листья.

Третий диск… Он уже протянул за ним руку, но вспомнил, что их было только два. А ножны — пусты. Цепляясь за ветви, стал вылезать из лощины, и тогда снова раздался этот незнакомый голос:

— Ну что, капрал, выдохся?..

Ориккайнен вяло опустился на землю. Невдалеке от него, на пригорке, стоял русский солдат с погонами ефрейтора. И в этом щуплом, подтянутом человеке, из-под пилотки которого выглядывали седые волосы, капрал угадал свою смерть.

— Патроны вышли, — глухо сказал он, — а то бы…

— Я тебя с утра поджидаю, — подходя ближе, заговорил ефрейтор. — Думаю, не может так быть, чтобы финн и не пришел за своим пуукко! Ну, здравствуй, капрал Теппо Ориккайнен, — так, кажется, у тебя на рукоятке вырезано?..

— Так, — отозвался капрал, рыская глазами по кустам: куда бы броситься?

Но ефрейтор спокойно подошел к нему и сел рядом, доставая самодельный портсигар из карельской березы.

— «Беломорканал», — сказал он, предлагая закурить, — тот самый канал, который вы так ненавидите. Бери!..

Папироса увертывалась из дрожащих пальцев капрала. Косясь взглядом на короткоствольный русский автомат, он тоскливо думал: «Ох, дурак я!..»

— Да ты, я вижу, давно воюешь, — сказал ефрейтор, заметив на груди целый ряд знаков отличия.

— Вторую войну.

— Я тоже давно. Уже третью. С вами, сволочами, разве поживешь мирно?

«Сейчас шлепнет», — тоскливо подумал капрал и, чтобы не мучиться дальше, решил приблизить этот момент: все равно уже не вырвешься.

— Много ваших я положил, — твердо сказал он и зажмурился. — Много!

— Ну и я ваших — не меньше.

Дуло «суоми» еще тлело ядовитым дымком. «Сколько людей убил, — навернулась мысль, — а сейчас меня убивать будут…»

— Батрак я, — с натугой, точно оправдывая себя в чем-то, сказал Ориккайнен и поднес к лицу свои широкие красные ладони. — На вырубках «Вяррио»… Может, слышал?

— Работал.

— Что?

— На «Вяррио», говорю.

— Ты?

— Когда?

— Давно, — вздохнул ефрейтор, — еще до революции.

— Лесоруб?

— Был. Сейчас учитель.

— Вот как, — задумчиво протянул капрал и почему-то успокоился. — Карел?

— Нет, финн. — Ефрейтор забросил окурок в лощину, где лежал под ворохом листьев мертвый офицер, и спросил: — За что ты его?

— Сволочь он… солдат обижал… А ты, выходит, видел?

— Я как раз вот здесь сидел. Скажу честно, ловок ты — даже пикнуть не дал ему. Только чего же пуукко свой оставил?..