Валентин Пикуль - Океанский патруль. Книга 2

— Ты из этой партии печени, что гонишь, потом мне на пробу принеси. Ну, как у тебя дела-то?

— Да хорошо. Вот послушай, как ревет в котле. Я змеевик переделал, теперь…

На этот раз его прерывают авральные звонки, и тетя Поля кидается к дверям:

— Трал поднимаем. Ты приди рыбу шкерить, помоги!

— Приду…

На палубе ее снова охватывают мрак, грохот, брызги. Вытягивая с морских глубин кошель трала и брызгаясь горячим паром, сипит лебедка. На корме распоряжается тралмейстер Шишмарев — хитроватый старик, который давно уже «выплавался», но в трудное время снова пришел на траулер.

Над разделочной площадкой гудит и трещит под ударами ветра брезентовый покров, скрывающий свет лампы. До этого шкерили рыбу в темноте, но после того, как одна неопытная девушка чуть не отрубила себе палец, решили работать при свете и для маскировки натягивать этот тент.

— Ну, как? — спросила тетя Поля. — Наточили ножики?

— Нам Хмыров точил, — засмеялись девушки, занимая свои места у рыбодела. — Он за всеми за нами сразу ухаживает!

— Угодник бабий, — сказала ему мастер, — девки вон только что в море вышли, а рыбу шкерят и спорчее и лучше. Первым-то сортом девяносто семь процентов идет, а другие три, ты думаешь, — чьи?

На воде уже показались черные доски поддона, и только это, пожалуй, спасло матроса от продолжения нагоняя. Кошель трала, загруженный рыбным месивом, был поднят над разделочной площадкой; старый тралмейстер дернул за какой-то одному ему известный тросик — и на палубу хлынул тяжелый серебряный дождь.

— Ого-го-гой! — загоготал Шишмарев, за всю свою долгую жизнь не отучившийся радоваться каждой удаче.

Раздутые до чудовищных размеров глубоководные окуни… сильные юркие сельди… пестрые с тигровой шкурой зубатки… молочно-белая плоская, как блин, камбала… пятнистая могучая пикша… мраморно-серая ледяная треска — и все это бьется под ногами, страшно выпучивая глаза, жадно дышит.

— Начинай!..

Хмыров, чувствуя, как быстро холодеет нижняя часть тела, погруженная в рыбный завал, лезет в самую его середину. Корепанов прибегает ему на помощь, и вдвоем они становятся на подброс. Погрузившись до пояса в сугроб живой рыбы, которая зубами цепляется за клеенчатые штаны, они ловко орудуют пиками. Подхватив на острие какую-нибудь треску — а в треске этой полтора пуда весу, — они бросают рыбину на узкий стол рыбодела; только и слышится: шлеп, шлеп…

Шум волн заглушает дробный перестук ножей.

Хмыров тоже берется за нож. Он работает здесь же, на палубе, прижимая рыбу ногой, — прием норвежских рыбаков, которому научил его когда-то Никонов. Матрос изредка бросает взгляд на девушку, стоявшую неподалеку. С красным, словно обожженным лицом, она равномерными взмахами ножа распластывала живот треске, добираясь до истекающей жиром печени.

— Ну, чего по сторонам смотришь! — снова набросилась на него тетя Поля. — Вон бы тебя туда, на миноносец, а то совсем разленился с нами, с бабами… Эвон, эвон, как их, сердешных, море швыряет. У пушек все — и спрятаться негде…

Так говорила она, совсем забыв о том, что одно и то же море бросает миноносец «Летучий» и траулер «Рюрик», и кому труднее — кто его знает!..

К вечеру следующего дня, закончив охрану траулеров, эсминец швартовался к пирсу маленькой неуютной гавани, затерянной на карте в излучинах берегов. Давая последние обороты винтам, под горячими палубами устало вздыхали машины. Впервые за несколько суток откидывались в бортах броняжки иллюминаторов и в кубрики врывался свежий воздух.

А над водой гавани высились аспидно-черные скалы, в ущельях которых никогда не таял снег, чайки оглашали окрестности печальными криками, вода в бухте была смутная, непрозрачная…

Откинув на затылок мокрый капюшон, Пеклеванный подошел к командиру:

— Товарищ капитан третьего ранга, разрешите до утра уволиться в главную базу?

Бекетов с мостика не сходил — стоял, привычно обхватив рукояти телефона, и смотрел с высоты, как матросы боцманской команды драили швабрами и без того чистую после шторма палубу.

— А вы комнату уже получили? — спросил он.

— Все обещают…

— Ну, а когда дадут комнату — свадьба?

— Конечно, — сказал Артем, но, вспомнив недавнюю ссору с Варей, спохватился: — Правда, об этом мы еще не говорили…

Бекетов улыбнулся, но отрицательно покачал головой:

— Нет, Артем Аркадьевич, в базу уволить не могу…

И он пошел к трапу, на ходу давая указания своему помощнику капитан-лейтенанту Францеву:

— Пора выстирать тенты… Флаги сигнальщикам просушить… Поручни окислились… Мясо на рострах прикрыть… Команде можно спать…

— Товарищ капитан третьего ранга, — снова потерянным голосом начал Артем, — я смог бы вернуться к одиннадцати…

— Я уже сказал! — ответил Бекетов, распахивая дверь в коридор салона.

Пеклеванный раскурил папиросу, лениво осмотрелся — ну и место! А вон барак, солдаты рубят дрова; какой-то «морской охотник», номер его 216… «Вахтанга Беридзе катер, — вспомнил лейтенант и печально вздохнул: — Зайти, что ли?..» Радисты уже тянули на корабль телефонный провод.

— С базой? — спросил Артем, тоже потянув провод.

— И с базой, — ответил старшина радистов.

«Вот и позвоню», — решил Пеклеванный; когда эсминец был подключен к береговой сети, он занял место у аппарата, долго кричал в трубку:

— Алло, база!.. База?.. Соедините с поликлиникой флота… По-ли-кли-ни-кой!.. Да-да!..

В трубке что-то шипело, потрескивало, далекий женский голос ответил не сразу:

— Поликлиника флота слушает…

Артем сорвавшимся голосом спросил:

— Мне Китежеву… Варвару Михайловну…

Опять тоскливое ожидание. Пеклеванный терпеливо ждет, — тыкая в пепельницу погасшим окурком, думает: «А вдруг нету?.. А вдруг ушла?..» И ему становится страшно. «Потому что люблю», — отчаянно решает он и слышит:

— Китежева у телефона!..

— Варя! — мгновенно просияв, кричит Артем. — Золотая моя, здравствуй!.. Что? Что? Не слышу…

— В шахматы перекинемся? — предлагает, выходя из ванной, распаренный штурман.

— Иди к черту, — отпугивает его Пеклеванный и снова приникает к трубке: — Да нет, это не тебе, это тут…

Варенька что-то говорит ему, но голос глушится расстоянием. Нет никакой возможности вникнуть в смысл ее слов, только один тон ее речи — ласковый и в чем-то укоряющий — заставляет Артема понять, что она уже не сердится на него, что она прощает ему, что она любит его.

— Да, да… да, да, — время от времени повторяет он, боясь, что она повесит трубку; а ведь ему совсем неважно, что она там ему говорит, а вот голос… один голос!

«Люблю», — снова думает он.

Но когда разговор закончился, ему стало еще тоскливее. Он долго слонялся по кораблю, даже не снимая реглана, потом сказал дежурному офицеру, что сходит на «охотник» и скоро вернется… На «охотник» его не пустил часовой.