Валентин Пикуль - Из тупика

— Неужели вы поедете? — спросили его.

Констанци чуть не дал пощечину за подобный вопрос.

— А неужели не поеду? — ответил он. — Как вы смеете думать, что полковник Констанди трус? Поеду…

Он попрощался с женой, с детьми.

— Сережа, — убивалась жена, — умоляю… лесом, лесом! Еще можно за деньги достать сани. Наши дети… подумай!

— Вот ради наших детей и поеду…

Шумом и гамом оглушила его Плесецкая — боевой лагерь Шестой армии. Скромный состав из Архангельска вклинился в бестолочь станционных путей, в неразбериху военных теплушек.

Полковник Констанди — в офицерской бекеше, с мерлушковой папахой на голове — долго крутился по перрону.

— Как мне найти товарища Самокина? — спрашивал.

Его провели к Самокину.

— День добрый, Констанди, я вас жду. Садитесь, пожалуйста… Рассказывайте, что там у вас в Архангельске?

— Здравствуйте, — ответил Констанди и долго рассказывал.

Самокин все внимательно выслушал.

— Ну-с, — сказал, — теперь дело за вами…

Констанди рванул с пояса кобуру, швырнул оружие на стол.

— Я понимаю, — ответил. — И я… готов!

Самокин спрятал оружие в стол.

— Это замечательно, что вы готовы…

— Куда идти? — спросил его полковник.

— Вы… о чем?

— Я же понимаю: меня сейчас — под насыпь!

— Вы ошиблись, — возразил Самокин даже с какой-то заметной обидой в голосе. — Мы вас под насыпь не бросим. Мы имеем приказ… Строгий приказ из Центра, от нашей партии.

— И что же в этом приказе, если не секрет?

— Секрета нет… А приказ таков: не мстить.

И тогда Констанди рухнул как сноп. Он не выдержал…

Когда же пришел в себя — сказал:

— Извините за слабость… Но ведь вам, наверное, известно, что именно я, полковник Констанди, возглавил недавнее наступление на вашу Шестую! И вы бежали… бежали от меня!

— Так что с того? — ответил ему Самокин. — Вы же — солдат. Вы были одним из самых опасных наших врагов. Но вы только… солдат! Вы не предавали русский народ, вы не участвовали в заговорах против Советской власти. Вы только воевали с нами. За это мстить вам мы не станем! ВЧК покарает тех, кто вел себя преступно по отношению к народу… У вас семья?

— Да. Семья.

— Можете позвонить от меня жене. Она, конечно, волнуется, я ее хорошо понимаю, — сказал Самокин.

Констанди подключили на архангельский провод.

— Это я, — выговорил он. — Дорогая, я тебя обнимаю. Обними и наших детей. Я здесь… Нет, нет, это я… это я!

И передал в растерянности трубку Самокину:

— Она не верит, что я жив… Убедите ее сами!

Самокин перенял трубку:

— Полковник, назовите мне ваше любимое блюдо… к ужину!

— Пилав… еще по службе в Ташкенте привык.

— Алло! — произнес в трубку Самокин. — Мадам Констанди, с вами говорят из ВЧК… Нам желательно, чтобы к вечеру, к возвращению вашего супруга, вы приготовили ему ташкентский пилав, как это вы одна только умеете… До завтра, мадам!

После чего Самокин отдал Констанди распоряжение:

— Сейчас вернетесь в Архангельск и приготовите все к приходу частей Красной Армии. То есть: оружие должно быть собрано, проверено, смазано, отремонтировано. Составьте опись всех воинских чинов. Каждый солдат и офицер бывшей армии Миллера обязан осознать свое прошлое… Нет, мы, повторяю, мстить никому не будем. Так и передайте вашим людям.

— Что же будет с нами далее?

— Будете работать. По восстановлению всего, что разрушено за годы войны. Если же вас не устроит жизнь в новой России, можете покинуть ее. Насильно держать в стране социализма мы никого не станем…

Констанди долго стоял с опущенной головой:

— Если бы мы знали… Если бы мы только знали все, что вы мне сейчас сказали. Поверьте! Мы бы не держали свой фронт так упорно все эти проклятые годы, в крови и вшах!

— Теперь об этом говорить уже поздно, — ответил ему Самокин. — Вы этот фронт держали, вы этот фронт и сдали. Исторически этот проклятый вопрос сложился именно так…

Констанди повернулся к дверям, но Самокин вдруг задержал его:

— Впрочем, постойте… Вам предстоит работа ответственная, со стороны своих же людей вы можете встретить и сопротивление. Я понимаю, что оружие вам сейчас пригодится. Возьмите его! А когда мы придем в Архангельск, вы его сдадите. Вместе со всеми. По списку. Уже вычищенным. Как и положено…

Полковник вернулся в Архангельск, шатаясь от сознания того, что он жив. Не сон ли это?.. И пожалуй, еще никогда Констанди не исполнял так ретиво приказа — приказа большевиков.

Оружие было собрано. Войска построены. Все ждали…

Члены Архангельского правительства, между прочим, рассылали по миру поспешные радиограммы, обвиняя Миллера в диктатуре, алчности, кровожадности и прочих грехах.

Радиостанция ледокола «Минин» все эти вопли перехватывала своими антеннами, и генерал Миллер внимательно изучал проклятья, посылаемые ему вдогонку из Архангельска.

— Но это нечестно! — возмущался Евгений Карлович. — Я обязательно выступлю в печати с мемуарами и опровергну все эти подлые выдумки. Этот номер им не пройдет! Я буду апеллировать к генералу Пулю и Айронсайду… к послам Линдлею, Нулансу, маркизу Мамура, Спалайковичу и Френсису. Я не расстреливал никого, — это они, сукины дети, расстреливали!! А если бы я победил большевиков, так они бы меня благословляли… Я знаю эту компанию!

Наконец пришла радиограмма, обвинявшая генерала в ограблении кассы трудящихся.

— Каких трудящихся? — удивился Миллер. — Что с них взять-то, с этих трудящихся! Сами же их обчистили, а на меня сваливают. — И он расстегнул свой кошелек. — Передайте открытым клером в эфир, пусть весь земной шар знает, что у меня в кошельке пять долларов, два фунта британских, три франка и один золотой имперский — как амулет моей маменьки… Всё!

И кошелек закрылся (все надежды на гонорар с мемуаров).

«Ярославна» дала течь: борта ее не выдержали натиска острых торосов, расколотых впереди ледоколом. Что делать? Там выли беглецы, просили поселить их хоть в трюмы «Кузьмы Минина».

— У нас и без того негде повернуться… — волновался Чаплин. — Куда я их дену? В каютах спят на головах друг у друга…

Течь усиливалась — яхта жгла фейерверки, прося о помощи.

— Ладно, — решил Миллер, — будем принимать на борт только тех, кто сможет обеспечить свое существование в эмиграции…

Принимали по кошельку: у кого много — садись, у кого жидко — оставайся на «Ярославне», которая вернется в Архангельск. Много разыгралось трагедий на морском льду, много было слез и вечных разлук… На лед неожиданно спрыгнул эсер и экс-министр народного просвещения Борька Соколов.

— Куда? — закричал ему Чаплин.

— На «Ярославну»… как-нибудь выкручусь.

— Постой! — звали его с ледокола.