Томас Рид - Белая перчатка

– Клянусь Небом, та же самая! – воскликнул он, и вся краска отхлынула от его лица, когда он, наклонившись, стал разглядывать ее. – Нет, не та же самая, – промолвил он, взяв перчатку и внимательно вглядываясь в нее. – Не та же самая, но парная к ней! Сходство полное: кружево, вышивка, узор – все! Я не могу ошибиться! – И, произнося эти слова, он злобно топнул ногой. Здесь что-то кроется! – продолжал он, овладев собой. – До вчерашнего дня сэр Мармадьюк не знал его. Он не может быть знаком с дочерью сэра Мармадьюка! И тем не менее он открыто носит ее перчатку на своей шляпе. Но ее ли та перчатка?.. А чья же? Может быть, она принадлежит той другой, племяннице? Нет-нет! Как ни мала эта перчатка, все же она слишком велика для крошечной лапки. Это перчатка Марион!

Несколько секунд Скэрти стоял, вертя в руках замшевую перчатку и рассматривая ее со всех сторон. Его побуждало к этому не простое любопытство; более сильное чувство отражалось на его мрачно нахмуренном и побледневшем лице.

– Меня опередили, клянусь Небом! – воскликнул он, и глаза его сверкнули отчаяньем и гневом. – Лежи здесь, – промолвил он, пряча перчатку на груди под камзолом. – Лежи здесь, страшная улика, поближе к моему сердцу, которое ты отравила горькими подозрениями! Сейчас ты никому не нужна, но... как знать!.. может, ты мне еще пригодишься.

И, охваченный мучительным чувством горечи и злобы, он с мрачной решимостью снова зашагал по комнате.

БУДУАР

Теплый золотистый свет осеннего солнца пробивался сквозь полураздвинутые занавески окна в доме сэра Мармадьюка Уэда.

Время было после полудня; окно, о котором шла речь, находилось в верхнем этаже и выходило на запад; из него открывался один из самых живописных видов бэлстродского парка. Солнечные лучи, проникая сквозь раздвинутые занавески, освещали прелестно убранную комнату с изящной обстановкой, по которой можно было с первого взгляда сказать, что это спальня юной леди.

Доказательство этому было налицо, так как сама юная леди стояла сейчас в оконной нише между раздвинутыми занавесями.

Солнечные лучи, сливаясь с золотом ее волос, казалось, нежились в этих золотистых косах. И солнечный свет тонул в ее голубых глазах, как в бездонном синем небосводе. На щеках ее играл нежный румянец; может быть, он был немножко бледнее обычного и напоминал собой чуть розовеющие облачка, тающие в закатном небе. Но никакое волнение не могло согнать краску с лица Марион Уэд – розы на ее щеках никогда не уступали места лилиям.

Юная леди стояла у окна и смотрела вдаль. Она обводила пытливым взглядом склоны холмов, всматривалась в густую завесу листвы ветвистых каштанов, в перелески и рощицы, где медленно бродило пестрое стадо или вдруг по зеленой опушке стремительно проносилась лань. Но ничто в этой панораме, открывавшейся перед ее взором, не вызывало у нее интереса и не привлекало ее внимания.

Чаще всего взгляд ее устремлялся к высоким воротам с серыми каменными столбами, сплошь заросшими плющом. Это был не главный въезд в парк; этими воротами пользовались лишь в редких случаях; они выходили с западной стороны ограды прямо на большую дорогу. Отсюда был кратчайший путь на Каменную Балку.

В этих заросших плющом столбах не было ничего примечательного, что могло бы так заинтересовать Марион Уэд. Не было ничего замечательного и в старых, заржавленных воротах, выкрашенных в красную краску. Она видела эти ворота не один раз в день, стоило только выглянуть из окна своей комнаты. Почему же теперь она так упорно не отрывала от них взгляда?

Чтобы узнать это, нам придется заглянуть в ее мысли.

«Он обещал приехать сегодня. Он сказал это Уолтеру, когда уезжал, после того как одержал победу над тем человеком, который так ненавидит его... и еще большую победу над той, которая его любит. Нет, эту победу он одержал уже давно! О Боже! Так, значит, это любовь! Вот почему я так стремлюсь его увидеть!»

– Ах, Марион, ты еще не одевалась к обеду? А ведь осталось всего пять минут!

Это восклицание принадлежало маленькой Лоре Лавлейс, которая только что, переодевшись к обеду, смеясь и сияя, вбежала в ее комнату.

На сердце у нее не было никакой тяжести, и ничто не омрачало ее хорошенького личика. Она провела с Уолтером все утро, и это, по-видимому, было отнюдь не огорчительно.

– Я не собираюсь переодеваться, – возразила Марион. – Я пойду обедать в том, в чем я сейчас.

– Как, Марион! А эти чужие офицеры, которые будут обедать с нами?

– Какое мне дело до чужих! Вот именно поэтому я и не хочу одеваться. И если бы отец не настаивал, я просто не вышла бы к обеду. Сказать по правде, Лора, меня даже удивляет, что ты так стараешься понравиться людям, которых нам навязали силком. Которому же из двух ты расставляешь сети, милочка? Тщеславному командиру или его дураку-помощнику?

– О! – воскликнула Лора, укоризненно надув губки. – Ты обижаешь меня, Марион. Я одевалась вовсе не для них. Ведь не одни же они будут за столом! Кроме них, будут и другие.

– А кто же? – спросила Марион.

– Ну, как... кто... – запинаясь, ответила Лора и вспыхнула. – Ну, разумеется, дядя, сэр Мармадьюк...

– И все?

– А еще... кузен Уолтер...

– Ха-ха-ха, Лора! Вот удивительно, что тебе пришло в голову так нарядиться для отца и Уолтера! Но, кажется, уже пора идти. Да я, собственно, уже готова, вот только придется пойти на уступки моде и заколоть косы. Ну, и еще вымыть руки.

– О, Марион!

– Нет-нет, никаких лент, только несколько шпилек, чтобы закрепить эту гриву! Я бы с удовольствием остригла волосы. Ой, я, кажется, готова выдрать их с досады!

– С досады? Отчего?

– Как – отчего? Да оттого, что мне противно сидеть с этими хвастунами, в особенности когда хочется быть одной!

– Но, кузина, ведь эти офицеры не виноваты, что им приходится быть здесь. Они должны подчиняться приказу короля. Они ведут себя очень вежливо. Так мне сказал Уолтер. А кроме того, дядя велел нам обращаться с ними любезно.

– Ну нет, от меня они не дождутся любезности! Я буду на все отвечать только «да» и «нет», да и то не слишком любезно, если они не заслужат этого.

– А если заслужат?

– Если заслужат...

– Уолтер говорит, что они очень извинялись и выражали сожаление...

– Сожаление? По поводу чего?

– По поводу того, что необходимость заставляет их жить у дяди в качестве непрошеных гостей.

– Не верю, не верю ничему! Вспомни, как они отвратительно вели себя вначале! Как он осмелился на глазах у всех поцеловать эту девушку – Бет Дэнси! Он получил поделом за свою наглость, этот капитан Скэрти! А теперь, видите ли, «он сожалеет»! Не верю я этому, Лора! Это лицемерный, лживый человек. Ложь и тщеславие написаны на его лице. А что касается корнета, так на его лице можно прочесть только одно – глупость!