Томас Рид - Белая перчатка

С этими словами он отошел от статуи, которую так долго рассматривал, и ступил на мостик, чтобы перейти через ров.

Но не успел он отворить калитку, как вся кровь бросилась ему в лицо, и он как вкопанный остановился на месте.

С моста открывалась аллея, ведущая к западной ограде парка. В конце этой аллеи, у самых ворот, стояла оседланная верховая лошадь, на которую, казалось, вот-вот вскочит всадник.

Лошадь была не на привязи, никто не смотрел за ней, и поблизости никого не было видно.

Как ни странно было видеть лошадь без хозяина в парке сэра Уэда, вряд ли это произвело бы такое сильное впечатление на капитана кирасиров, если бы по длинной, изогнутой шее и гладкой спине, блестевшей, как атлас, и отчетливо выступавшей даже в сумерках, Скэрти не узнал коня, который так рьяно способствовал его унижению.

– Конь Голтспера, клянусь Небом! – вырвалось у него. – Наверно, он и сам здесь, где-нибудь за деревьями. Но что он здесь делает? Пойду посмотрю, решил он после недолгого колебания.

Открыв калитку, Скэрти быстро зашагал к тому месту, где стояла лошадь.

Но он пошел не прямо по тропинке, а углубился в чащу деревьев, тесно обступавших ее с обеих сторон. У него были свои причины скрываться.

– Голтспер в парке сэра Мармадьюка Уэда! – бормотал он, крадучись между деревьями осторожным шагом охотника, выслеживающего дичь. – Интересно, а где же дочь сэра Мармадьюка?

При этом ревнивом подозрении кровь закипела в его жилах, и он зашатался на месте, потому что ноги отказывались ему служить.

Муки его усилились, когда он, укрывшись в листве каштанов, растущих вдоль аллеи, осторожно высунул голову и увидел, как из-за деревьев вышел человек и подошел к коню; и в ту же минуту в листве мелькнуло что-то белое – женское покрывало или платье.

Мужчину он узнал: Генри Голтспер! Женщину он не успел разглядеть, но это не мог быть никто иной, кроме нее – Марион Уэд, владевшей его мыслями!

Хотя Скэрти не был трусом и привык к любым внезапным и опасным столкновениям, на этот раз его охватило чувство нерешительности и страха. Он мог бы, не помня себя от ярости и обиды, броситься на Голтспера и заколоть его без всяких угрызений совести. Но он не хотел действовать столь неосмотрительно. Вчерашний поединок, о котором ему усиленно напоминала боль в раненой руке, отбил у него всякую охоту связываться с Черным Всадником. Он только не знал, как ему поступить: спрятаться за деревьями и позволить Марион вернуться домой или подождать, пока она поравняется с ним и тогда присоединиться к ней?

Теперь у него уже больше не было сомнений. Женская фигура в белом, видневшаяся отчетливо на тропинке, была Марион Уэд. Ни у кого другого не могло быть такой горделивой осанки, по которой ее нельзя было спутать ни с кем, даже в сумерках.

Только после того, как всадник вскочил в седло и медленно поехал прочь, Скэрти вышел из состояния нерешительности. Он чувствовал, что сейчас он просто смешон, и потому лучше не попадаться ей на глаза. Но уязвленная гордость причиняла ему невыносимые страдания; он теперь уже не сомневался, что Марион – возлюбленная Голтспера. Эта мысль вызывала в нем жгучее чувство ревности, которое заглушало все его благоразумие и осторожность и неудержимо толкало заговорить с Марион.

Призвав на помощь все свое самообладание и хитрость, он взял себя в руки, постаравшись принять спокойный вид, и решил завязать с ней любезный разговор.

Марион в эту минуту приблизилась к тому месту, где он стоял. Она невольно вздрогнула, увидев выскользнувшего из-за деревьев Скэрти. Дикая страсть, сверкавшая в его глазах, не могла не испугать ее, но она ничем не обнаружила своего испуга. Марион была слишком хорошо воспитана, чтобы выдать свое смятение даже в минуту опасности.

– Добрый вечер, сэр, – сказала она коротко в ответ на его приветствие.

– Простите мне мой вопрос, мисс Уэд, – сказал он, поравнявшись с ней и идя рядом. – Вы не боитесь выходить одна в такой поздний час, особенно теперь, когда здесь в окрестностях орудуют свирепые грабители, вроде того, о котором мне рассказывал ваш брат? Ха-ха-ха!

– О! – возразила Марион в том же шутливом тоне. – Это было до того, как капитан Скэрти со своими грозными кирасирами поселился у нас в доме. Под их защитой нам, я думаю, уже нечего бояться не только грабителей, но даже разбойников с большой дороги!

– Благодарю вас за комплимент, мисс Марион. Если бы я мог льстить себя надеждой, что Марион Уэд считает наше присутствие защитой для себя, это весьма облегчило бы мне мое неприятное положение в качестве вынужденного гостя в доме ее отца.

– Вы очень любезны, сэр, – сказала она, легким кивком давая понять, что принимает его извинения.

Но, бросив украдкой испытующий взгляд на лицо капитана, она подумала невольно: «Если это честный человек, тогда, значит, и сатана не так страшен, потому что, если то, что он сказал, – правда, я никогда не видела, чтобы взгляд так противоречил словам».

– Поверьте, мисс Уэд, – продолжал лицемер, – меня очень тяготит мое положение здесь. Я чувствую, что мое присутствие здесь всем досаждает. Да иначе и быть не может! Несмотря на удовольствие, которое может доставить гостеприимство вашей благородной семьи, я охотно отказался бы от столь высокой чести, если бы я не изменил этим своему долгу службы, а служба королю – это превыше всего!

– В самом деле?

– Для офицера кирасирского полка его величества иначе не может быть.

– Это только во Франции или во Фландрии, где вы, кажется, изволили воевать. В Англии, сэр, на взгляд каждой английской женщины, существует нечто более высокое, чем служба королю. Неужели вам никогда не приходило в голову, что у вас есть долг и по отношению к народу, или, если вы предпочитаете другое выражение, к государству?

– Государство – это король! Ибо, как изрек монарх: «Государство – это я!» – вот кредо Ричарда Скэрти.

– Если даже ваш король – тиран?

– Я солдат. Мое ли дело судить о королевской власти! Мое дело – лишь повиноваться ее приказам.

– Благородное кредо! Благородные чувства для солдата! Хотите выслушать мое кредо, сэр?

– С великим удовольствием, мисс Уэд! – ответил Скэрти, присмирев под ее презрительным взглядом.

– Если бы я была мужчиной, – сказала Марион, и глаза ее засверкали, – я скорее выбрила бы себе макушку и покрыла ее монашеским клобуком, чем владеть мечом на службе недостойного короля! О! Есть люди в нашей стране, слава которых переживет жалкую известность властителей. Когда имена тиранов будут преданы забвению, имена Вена, Пима, Кромвеля ( Кромвель Оливер (1599 – 1658) – крупнейший деятель английской буржуазной революции, руководитель индепендентов. Во время гражданской войны проявил выдающиеся способности полководца и организатора. Созданная им армия из крестьян и ремесленников разбила войска короля. Но, подавляя монархистов, Кромвель сурово расправился и с демократическими партиями левеллеров и диггеров, а затем возглавил захватническую войну против Ирландии. Последние годы жизни Кромвель, провозглашенный в 1653 году лордом-протектором, правил единолично и пользовался диктаторской властью.), Гемпдена и Голт... – она запнулась, не решаясь произнести имя того, кто был в ее глазах достойней всех, – будут помнить и чтить в каждом доме!