Виктория Холт - Королева-распутница

Это оказалось трагическим просчетом; король без колебаний заявил об этом матери. Он полностью находился под влиянием Жуаеза и Эпернона, все их предложения казались ему разумными. Если совет фаворитов приводил к неудачам, то король не считал их важными. Но когда мать, с детства защищавшая Генриха, интриговавшая ради его восхождения на трон и удерживавшая там сына, наконец высказала ошибочное суждение, он первым обвинил ее.

Скоропостижно скончался король Португалии; два человека заявили о своих правах на трон. Оба они доводились племянниками Филиппу Испанскому. Одного назвали Филиппом в честь его могущественного дяди, второй носил имя Антоний. Катрин удивила всех, заявив о своих претензиях на трон. Она утверждала, что семья покойного короля являлась незаконной; покопавшись в прошлом, она отыскала своего предка имевшего отношение к португальскому трону. Филипп Испанский ответил на это презрительной усмешкой, возмущенная Катрин, едва не разорив Францию, сколотила для подкрепления ее требований флот. Французы были неважными моряками; испанцев же считали обладателями самой мощной армады — после английской. Катрин следовало понять, что у ее флотилий нет шансов одолеть испанцев. Французские корабли направились в Тесейру; вернувшись назад, парусники представляли из себя жалкое зрелище. Филипп Испанский отдал трон Португалии своему тезке; на род Франции еще сильнее обозлился на своего короля и его мать.

«Нас задушили налогами; мы оплачиваем их безумные выходки. Катрин Медичи морит придворных ядами, а нас — голодом. Сколько еще мы будем терпеть итальянку и ее змеиное гнездо?»

Катрин порой стояла у какого-нибудь луврского окна и смотрела на толпу жестикулирующих людей; время от времени кто-то поворачивался лицом к дворцу и махал кулаком. Она слышала, что говорят Парижа не, когда бродила по рынкам: «Иезавель… Королева Иезавель! Любая собака побрезгует ее плотью!»

Люди пели:

Но песню исполняли мрачно, грустно; сильнее всего Катрин боялась этой подавленности. Она звала, что тлеющий костер может внезапно разгореться.

Она должна следить за всеми ее врагами. Что на уме у неракской парочки? Что они замышляют?

Катрин обратилась к ласкавшему своих болонок королю:

— Мой сын, мы должны вернуть твою сестру ко двору.

Король встревоженно посмотрел на мать.

— Без нее жизнь гораздо приятнее.

— Возможно, мой дорогой. Но можем ли мы знать ее планы, когда она отсутствует?

— Наваррца следует бояться больше, чем Марго.

— Я не уверена. Они оба опасны. Предложи им навестить нас. Я была бы счастлива, если бы они находились здесь. Я мои подыскать ему женщину; ты знаешь, что я умею слышать обо всем происходящем вокруг меня. Когда они живут вдали, делать это труднее. К несчастью, мои слуховые трубы не дотягиваются до Нерака.

— Они не приедут даже по моему приказу.

— Марго приедет, возможно, с ее помощью удастся заманить в Париж Наваррца.

— Ты сделаешь их пленниками?

— Я приму меры к тому, чтобы ему не удалось снова скрыться.

— Ты думаешь, она приедет? Ты помнишь, как упорно стремилась Марго к отъезду?

— Мой дорогой сын, Марго не может быть счастлива, долгое время находясь на одном месте. Она пишет, что у нее нет для нас новостей, достойных того, чтобы сообщать о них. Это означает, что она соскучилась по французскому двору. Она хочет услышать о происходящем в Париже. При мысли о Сене ее глаза наполняются слезами! Неужели ты думаешь, что Марго может долго нравиться какое-то другое место, кроме французского двора. Поверь мне, она мечтает сейчас о возвращении так же сильно, как когда-то — об отъезде. Нам не составит труда уговорить ее вернуться назад.

— А Наваррец? Отпустит ли он жену?

— Если Марго поведет себя разумно, он согласится. Она несомненно, предложит себя на роль его шпионки при французском дворе. Мы должны будем просматривать все ее послания, адресованные мужу. Мы сделаем так, что она заманит его сюда. Я предложу ей приехать в Париж. Я уверена, что она устала от месье де Тюренна, удивительно, что она так долго хранит верность ему. Что творит воздух Беарна с королевской четой? Наваррец был верен мадемуазель Фоссо, пока она не утомила его своими проблемами; говорят, что теперь он так же верен Корисанде. О, несомненно, Марго уже устала от Тюренна; недаром она жалуется на отсутствие стоящих новостей.

— Превосходно, — сказал король. — Пригласи их обоих. Я стану счастливее, сделав Наваррца моим пленником.

— Пошли ей деньги в подарок. Скажи, что хочешь увидеть ее. Будь ласковым и любящим. Я не сомневаюсь в том, что она приедет.

Катрин оказалась права. Хотя Наваррец категорически отклонил приглашение, Марго обрадовалась ему. Наваррец напомнил Марго о том, что его мать внезапно и загадочно умерла в Париже.

— Помни о Колиньи, — сказал Генрих. — Помни о сотнях моих друзей, отправившихся однажды в Париж на свадьбу.

Марго пожала плечами.

— Возможно, мне следует поехать одной. Я буду информировать тебя обо всем происходящем при дворе. Тебе будет полезно знать их планы.

Генрих согласился с этим, и Марго приготовилась к путешествию. Кроме того, что она скучала при дворе мужа и не любила долго оставаться в одном месте, была и другая причина, заставлявшая ее желать возвращения в Париж. Когда Анжу останавливался в Нераке, в его свите находился один очаровательный джентльмен, некто Жак де Харлей, хозяин Шамваллона. Между ним и Марго возникла взаимная симпатия; состоялась пара интимных свиданий; во время одного из них парочку поймал врасплох при весьма компрометирующих обстоятельствах главный неракский враг Марго — коварный и набожный гугенот Агриппа д'Обинэ. Он входил в свиту Генриха Наваррского и не меньше Марго любил описывать в своих мемуарах текущие события. Он хорошо изучил Священное писание и считал, что он, будучи безгрешным, должен бросить первый камень. Веря в свою праведность, он всегда держал под рукой громадный булыжник. Для такого человека красивая, очаровательная, жизнелюбивая королева Марго была воплощением всех зол; ненависть к ней окрашивала его мемуары. Он боролся с ней не только пером.

Марго, в то время сильно увлеченная Тюренном, не хотела оставлять его ради красивого Шамваллона, которому предстояло вместе с Анжу покинуть неракский двор. Однако она писала Шамваллону часто и более возвышенным слогом, чем тот, которым она пользовалась обычно, даже в любовных посланиях. «Прощай, мое прекрасное солнце, — писала она, — мое восьмое чудо света. Я целую миллион раз твои изумительные губы». Такие послания не сразу попадали к адресату; симпатия Марго к Шамваллону стала известна третьим лицам.